Мир всем - Ирина Анатольевна Богданова

— Нет-нет, Мариночка, тебе нездоровится, нужны витамины. А я успею. Скоро лето. Да и безвременье рано или поздно закончится.

Безвременье… Лучшее слово к действительности не подбиралось: там, где бал правят голод, война и разруха, а время ожидания лучшей доли растягивается в бесконечность. Это только часы радости бегут слишком быстро, даже если ты умоляешь их ненадолго замереть.

Красивые, длинные пальцы Николая со вкусом раздевали мандарин, и корочки оранжевыми лепестками живописно опадали на чёрный лак столешницы. Отделив дольку, Николай закинул её в рот и блаженно произнёс:

— Напоминает старое доброе время с пирамидами фруктов в витрине Елисеевского. Помню, однажды зимой папа привез из Абхазии целый ящик мандаринов. Мы даже кухарку угощали.

Марина с отвращением смотрела, как он поглощает дольку за долькой, и не понимала, как Николай прежде мог ей нравиться! От мысли, что она могла бы неосмотрительно выйти за него замуж, её окатило ужасом. Ведь замуж — это навсегда, навечно, до осинки над могильной плитой.

Мама подошла и собрала со стола апельсиновые корочки:

— Мы их засушим и будем класть в чай вместо заварки.

Она подала Николаю чашку с кипятком и протянула сахарницу с остатками сахарного зайца. Марина зыркнула глазами и тут же спрятала испытующий взгляд. Неужели и тут не откажется? Серебряными щипчиками Николай вынул кусочек сахарного ушка и бросил в кипяток.

— Чудесно живёте, Евпраксия Поликарповна: мандарины, сахар. Неужели вам в школе дают такой хороший паёк? А у нас в департаменте, увы, лишь селёдка с душком да кулёчек крупы. Спасибо, крестьяне прорываются сквозь заслоны, но цены дерут дикие — за торбу турнепса мама расплатилась каминными часами с купидонами. Кстати, если у вас есть часы, то имейте в виду — их хорошо берут на чёрном рынке. — Он развернулся к Марине. — Мариночка, у меня для вас маленький подарочек. — Засунув руку в карман, Николай достал открытку с видом Нотр-Дам-де- Пари, тающем в голубой дымке тумана, и мечтательно вздохнул. — Париж! Город мечты. Кофе на набережной Сены, тёплые круассаны, мягкий климат. Туда сейчас едет много наших. — Он зорко взглянул на Марину. — Как вы отнесётесь к тому, если я предложу вам вместе со мной попытаться уехать из проклятой Богом страны, у которой нет будущего, в цветущий европейский сад с демократическими ценностями и свободами?

Если бы Николай предложил эмиграцию неделю назад, то она, возможно, задумалась бы, но теперь решительно всё, включая светло-водянистые глаза, приглаженные волосы на залысинах, музыкальные пальцы с ровными лунками ногтей, вызывали отвращение.

Решительно подняв голову, Марина прямым взглядом посмотрела в лицо Николая:

— Я ни за что не уеду из России. Пусть сейчас тяжело, но мы справимся, ведь справлялись же во время монголо-татарского ига? Не сбегáли, не проклинали, а становились плечом к плечу и боролись.

Её ужаснула мысль о том, что можно уехать из Петрограда навсегда и больше никогда не пройтись по Невскому проспекту, не постоять на Дворцовом мосту, глядя, как справа и слева раскинули крылья Николаевский и Троицкий мосты, не увидеть Ростральных колонн, ощущая себя рядом с ними частичкой родного города, навеки прикованной к нему чугунным кружевом ограды любимого Михайловского сада возле храма Спаса на Крови.

Нет! Нет! Нет! Тысячу раз нет!

— Евпраксия Поликарповна, — воззвал Николай, повышая голос, — пожалуйста, повлияйте на дочь. Прикажите, в конце концов! Вы же понимаете, что в этой стране нельзя, стыдно жить. Мариночка пока рассуждает с юношеским максимализмом, но уверен, очень скоро признает мою правоту. Посмотрите, Галустяны уехали, Серебряковы уехали, Мафусаиловы пакуют вещи, — он перечислил нескольких общих знакомых. — Надобно бежать, пока не поздно, и есть возможность выправить документы на отъезд. За взятку, само собой, но возможно.

Мама вздохнула:

— Я не поеду, Николенька, у меня старенькие родители в Могилёве, да и вообще, не создана я для эмиграции: окружение чужое, непривычное, везде надо быть просителем. Марина права, Россия не раз переживала трудные времена, пройдёт и через это. Спасибо тебе, дружок, за заботу, но мы постараемся не падать духом и перетерпеть.

— Не понимаю я вас, Евпраксия Поликар повна! Вы рассуждаете очень странно для образованной женщины! Взгляните на бунтующую чернь, дорвавшуюся до власти! Разве вам нравится, что творится в городе? А дальше станет только хуже! — Николай вскочил со стула, сделал несколько шагов по комнате и внезапно бросился на одно колено перед Мариной: — Марина Антоновна, дорогая, я ведь прошу не просто поехать в одном поезде, я прошу вас поехать во Францию в качестве моей жены! Если я вам хоть чуть-чуть дорог, не откажите составить моё счастье. Я хороший инженер и везде найду работу, чтобы обеспечить семью. Обещаю, вы не будете знать ни нужды, ни горя, а наши дети вырастут в цивилизованной стране.

Марина увидела расширенные глаза мамы, которая замерла, не донеся до рта чашку чая, и перевела взгляд на оранжевый блеск мандаринов в хрустальной вазе.

Николай накрыл руками её руки:

— Соглашайтесь, Мариночка, умоляю, дайте ответ «да»!

Её передёрнуло от нелепости ситуации и захотелось прямо сию минуту вскочить, накинуть пальто и выбежать на улицу глотнуть свежего воздуха. Так она и сделала, несмотря на осуждающие взгляды мамы и отчаянный вскрик Николая:

— Марина, постойте, куда же вы?

Кое-как наброшенный платок соскальзывал с головы. Пальто она застёгивала на ходу, а ботики не успела, и они хлюпали на ногах, грозя соскочить с ноги, как туфелька Золушки. В промороженном подъезде лестница обросла коркой льда, и Марина едва не пересчитала ступеньки собственными рёбрами, но удержалась и пулей вылетела навстречу ветру.

Сергей стоял во дворе и смотрел на их окна с зелёными занавесками. Увидев её, он щелчком отбросил папиросу и шагнул навстречу:

— Марина, я вас ждал!

Она хлюпнула носом:

— Я… мне… — Чтобы взять себя в руки, понадобилось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, как учил преподаватель на уроках гимнастики. — Мне надо прогуляться.

По лицу Сергея скользнула улыбка:

— Вижу, вы очень торопитесь.

Присев на корточки, он застегнул ей ботики, а она сверху смотрела на волосы Сергея и крепко стискивала в кулак дрожащие пальцы, борясь с желанием погладить его по голове.

* * *

Марина с Сергеем обвенчались весной, на Красную горку, когда положение с продовольствием в городе стало отчаянно невыносимым. Газеты печатали обращение Ленина к правительству, где Петроград по-прежнему именовали Петербургом:

«В Петербурге небывалое катастрофическое положение. Хлеба нет. Населению выдаются остатки картофельной муки и сухарей. Красная столица на краю гибели от голода. Контрреволюция поднимает голову,