Девочка (не) Джеймса Бонда - Евгения Халь

Министр покраснел, как рак, одёрнул пиджак, пытаясь прикрыть бедра, и пулей вылетел из кабинета. Стальной тогда помчался за ним в туалет. Министр подставил голову под ледяную воду, шумно отдуваясь, взял протянутое Стальным полотенце, и прошептал:

— Вот дерьмо! Никогда в жизни не видел такую роскошную стерлядь! Почему ей все можно?

— Наверное, потому что она такая одна, — улыбнулся Стальной. — Настоящих стерлядей вообще мало. Их господь бог создаёт поштучно, чтобы в мире не случился преждевременный апокалипсис.

От воспоминаний Стального отвлек деликатный, но многоголосый кашель. Коллеги, видя, что он застыл, тактично намекали, что пора бы и продолжить. Ладно, Рухама, один ноль в твою пользу. Тебе удалось сбить меня с толку. Признаю. Намек понял. Я напряжен, взведён, как курок, и готов к твоим сюрпризам. Большая часть меня наказана за то, что малая часть меня же сегодня ночью не наказала тебя. Главное, чтобы ты не заигралась, милая. Иначе придется тебе показать, кто в доме хозяин. А война сейчас совсем ни к чему.

Стальной сильно разозлился, потому что Рухама поймала его на простенький прием отвлечения внимания собеседника. Как эта стерва умудрялась каждый раз сбивать его с толку Стальной не знал. Прием ведь детский: бросить многозначительный взгляд, отвлечь собеседника от его мыслей, привлечь внимание к себе, постучать пальцами по конверту — азы профессии. Тем не менее, он, как карась губешками — шлёп! И заглотил крючок. И глубоко заглотил.

— Мне просто показалось, что коллегам из "Моссада" есть что добавить, — Стальной натянуто улыбнулся. — Вы не стесняйтесь, Рухама.

— Что вы, Никита Ильич! — притворно ужаснулась она. — Как можно вас перебивать? Я лишь молча внимаю, — проворковала роскошная стерва, облокотилась на локоть, подперла подбородок рукой и посмотрела на него нежным взглядом.

Ах ты ж мой голубь сизокрылый! Придется ударить ниже пояса, по больному женскому месту — возрасту, иначе ее не унять.

— А я бы послушал старших коллег, — подбодрил ее Стальной. — У вас же, Рухама, опыта больше. Выслуга лет всё же немалая.

Крупнокалиберный снаряд попал в цель. В глазах Рухамы вспыхнули искры ярости. Она обворожительно улыбнулась и томно протянула:

— Поверьте, моя мысль не стоит внимания, — она поставила ударение на "и" вместо "о", и по кабинету поползли тихие смешки.

— Не стоит, Рухама, не стоит, ударение на "о", а не на "и", — поправил ее Стальной.

— Ах, простите, Никита Ильич, вы же знаете, что для меня русский язык, — она сделала паузу, высунула язычок и медленно облизнула алые губы, — не родной.

Все присутствующие мужчины намертво прилипли взглядами к ее рту. Генерал Плетнёв даже слегка наклонился вперёд, не сводя глаз с полных и сочных губ, которые якобы невзначай приоткрылись.

У Стального возникло немедленное желание жёстко и беспощадно наказать дерзкую мерзавку. А хорошая мысль, Стальной! Сейчас ее на столе прямо здесь разложить, и, не отрываясь от наказания, продолжить проводить совещание. Это как бы легко шло усвоение информации! Никто не был бы против. Даже советник президента. Он к Рухаме не привык, так как увидел ее в первый раз, поэтому в его глазах читался щенячий восторг и предвкушение чего-то особенного. Клиент готов. У мужика явно сбылась детская фантазия о сексуальной училке. Потому что Рухама в своей узкой черной юбке, белой блузке, черных "лодочках" на "шпильках" и алой помаде именно так и выглядела. Как развратная училка из фильмов для взрослых.

Словно чувствуя общее настроение, она вдруг извлекла из изящной сумки-портфеля от "Луи Виттон" очки в красной оправе, надела их, спустила на нос и коронным учительским взглядом осмотрела всех присутствующих.

— Ну, непослушные мальчики, кого наказать первым? — было ясно написано на ее лице.

Стальной чуть не поперхнулся слюной. Радар у нее вставлен между ног, что ли? Мужики залились краской и срочно уткнулись в ноутбуки и бумаги. Кто до чего дотянулся туда, и уткнулся. Добилась-таки своего стерва. Опозорила Стального. Его Штирлиц проснулся и вышел на связь. Юстас-Алексу, приём, приём!

Стальной переместил ноутбук со стола на колени, положил ногу на ногу и оттянул пиджак пониже. Нет, точно ее нужно прямо здесь и сейчас разложить. Чтобы успокоилась, наконец. А вместе с ней и Штирлиц Стального. Всё эта малолетка Аня виновата, со своим зеленым чебурашкой. Распалила его ночью и убыла к маменьке в имение томно скучать среди родни. А Стального со Штирлицем оставила в стойке борзой собаки, когда охота объявлена, но первый выстрел ещё не раздался. Собаки в такой ситуации нервно скулят и лапами землю загребают. Вот и Стальному хотелось сделать также. На работе. Ага. Во время самой сложной за последние пять лет операции. Очень вовремя! А теперь Стальной, расскажи сам себе, что тебе монописуально. Дятел ты недотюканный. Брехло дешевое! Твой Штирлиц первый понял, что это провал, и пытался сдаться Рухаме. А ты уперся рогом. Ну терпи теперь. Чего уж там? Или после совещания попроси Штирлица остаться с Рухамой и сдай ей адреса, пароли, явки. Пока чего плохого не вышло. Потому что работать в таком состоянии невозможно. А искать кого-то на стороне вообще некогда.

Анка-пулемётчица тоже сейчас вообще не вариант. Она даже пулемётную ленту заправлять не умеет. Ей еще объяснять придется, где у пулемета ствол. Как выяснилось сегодня ночью, она этот ствол пока не видела. Ее уламывать нужно, ухаживать, в кино водить, сопли на кулак наматывать и мороженкой кормить. А тебе, Стальной, вот-вот вылетать в Италию. Зато Рухама — настоящий боевой товарищ. Поднимет знамя, упавшее из рук бойца. И самого бойца тоже. Тут без вариантов. Ее ещё и умолять приется:

— Командир, брось меня!

А она строго так ответит:

— Назад дороги нет, товарищ. За нами Москва!

И на хрупких женских плечах допрет тебя, Стальной, по светлой дороге оргазма прямо к победе мирового коммунизма и полного сексуального удовлетворения.

Рухама, наконец, насладилась победой женского рода над мужским, и серьезно спросила:

— Так что там дальше с Аль-Ваффой?

Стальной вывел на большой экран еще один файл. Вот они, результаты двух лет его жизни. Стальной изучал биографию Амина Аль-Ваффы два года. Ходил за ним тенью. Ездил в Ливан и подолгу стоял возле его дома. Ел те ж блюда. Пил те же напитки. Пытался пролезть в его голову. Искал и нашел. У Аль-Ваффы было только одно слабое звено: его прошлое. Его первая и единственная неудавшаяся любовь. Он не женат. Детей нет. С братьями и сёстрами не поддерживает отношения, что для арабского мира нонсенс. Друзей тоже нет. Он не пользуется электронной почтой и смартфоном. Живет