Все мертвые обретут покой - Джон Коннолли

Средних лет, долговязый, с бледным лицом, Эмо подрабатывал время от времени в гараже у толстяка Олли на протяжении пяти лет. Механиком он был средненьким, но умел держать язык за зубами.

— Ты не знаешь, где он сейчас?

— Нет, со мной он не связывался.

Эмо тяжело опустился на край аккуратно застеленной кровати. В его чисто убранной комнате пахло освежителем воздуха. На стене висела пара эстампов, а на полках стеллажа с книгами, журналами и кое-какими личными вещами царил порядок.

— Я слышал, ты работаешь на Бенни Лоу. Зачем тебе это надо?

— Работа, — ответил я.

— Ты сдашь Олли, и ему крышка. Вот и вся твоя работа.

— Я могу и не сдавать Олли, — прислонившись к косяку, заметил я. — Бенни потерю переживет. Но мне нужна серьезная причина, чтобы так поступить.

На лице Эмо отразилась внутренняя борьба. Он то сжимал, то разжимал руки и пару раз нервно покосился на пистолет. Механик чего-то боялся, и боялся сильно.

— Эмо, почему он сбежал?

— Он не раз говорил, что ты парень честный и хозяин своему слову. Это так? — вопросом на вопрос ответил тот.

— Не знаю. Но мне не хочется, чтобы Олли пострадал.

Эмо некоторое время пристально смотрел на меня, все еще раздумывая, и наконец решился.

— Все вышло из-за Пили. Пили Пилара. Знаешь такого?

— Знаю, — подтвердил я. Пили Пилар был правой рукой Санни Ферреры.

— Он появлялся обычно раз-другой в месяц — не чаще — и брал машину, а через несколько часов пригонял обратно. Олли заключил сделку, и ему не нужно было платить Санни. Он устанавливал на машину липовые номера и держал ее наготове к приезду Пили.

На прошлой неделе подкатывает Пили, забирает машину и отчаливает. Я в тот вечер приехал поздно, у меня язва разыгралась. Пили к тому времени уже уехал.

Так вот, сидим мы с Олли, разговариваем, ждем, когда Пили пригонит машину. Около полуночи вдруг слышим снаружи сильный стук. Мы выходим во двор и видим, что Пили налетел на ворота и лежит головой на баранке. На бампере и капоте тоже вмятины. Мы подумали, что Пили попал в аварию и поторопился оттуда слинять.

Он здорово приложился к ветровому стеклу и раскроил башку — весь салон был в крови. Мы с Олли затолкали машину во двор, и Уоттс позвонил знакомому врачу, а тот велел привезти Пили.

Пилар был бледный и не шевелился, тогда Олли отвез его к врачу на своей машине, а тот стал настаивать, что с Пили дело худо и без больницы не обойтись. Олли, конечно, завелся с полоборота.

Эмо теперь говорил не умолкая. Слова текли рекой. Казалось, он хотел высказаться, чтобы облегчить бремя давящей на него тайны:

— В общем, они стали препираться, но врач убедил Олли, сказал, что у него на примете частная клиника, где не задают лишних вопросов, и Уоттс согласился. Доктор позвонил в клинику, а Олли вернулся в гараж заняться машиной.

Он звонил Санни, но тот не отвечал. Олли не хотелось держать у себя машину: вдруг с ней вышла какая-нибудь история, зачем ему лишние неприятности с полицией.

Тогда Олли позвонил старику Феррере и обо всем рассказал. Тот велел ему сидеть тихо и ждать, пока от него не приедет человек, который позаботится о машине.

Олли вышел отогнать машину подальше во двор, чтобы глаза не мозолила. Когда он вернулся, вид у него был почище, чем у Пили: посерел весь, и руки трясутся. Я спрашиваю: «Что случилось?», — а он ничего не объяснил, только велел побыстрее сваливать и помалкивать о том, что я здесь был. Больше он ничего не сказал, только твердил, чтобы я поторапливался. Позже я узнал, что к толстяку нагрянула полиция, потом Олли вышел под залог и сразу же пропал. Клянусь, это все, что я знаю.

— "Пушка" тогда зачем?

— Пару дней назад сюда заходил один из людей старика, — Эмо судорожно сглотнул, — Бобби Сциорра. Он спрашивал меня об Олли и был ли я там в ту ночь. Я ответил, что меня там не было. Но он не очень мне поверил.

Эмо Эллисон вдруг заплакал. Он поднял забинтованную руку и стал медленно раскручивать бинт на одном из пальцев.

— Он прихватил меня с собой прокатить, — Эмо снял повязку, и я увидел опоясывающее палец кольцо ожога и огромный волдырь. — Это след от зажигалки. Он прижигал мне пальцы автомобильной зажигалкой.

А спустя сутки толстяк Олли Уоттс расстался с жизнью.

Уолтер Коул жил на Ричмонд-Хилл в самой старой части района Куинс. Когда его родители переехали сюда из Джефферсон-сити, незадолго перед Второй мировой войной, это место напоминало кусочек консервативного Среднего Запада, обосновавшегося рядом с Манхэттеном. После того как мать с отцом переселились во Флориду, Уолтер сохранил дом на 113-й улице к северу от Миртл-авеню. По установившейся традиции они с Ли почти каждую пятницу ужинали в старом немецком ресторане на Ямайка-авеню, а летом гуляли среди густой зелени лесного массива Форест-парк.

К Уолтеру я приехал в начале десятого вечера. Он сам встретил меня и проводил в комнату, бывшую одновременно кабинетом и библиотекой. Действительно, здесь размещалась внушительная библиотека, собранная хозяином дома за четверть века. Биографии Китса и Сент-Экзюпери соседствовали с работами по судебной медицине и психиатрии, публикациями о преступлениях на сексуальной почве и книгами по криминалистической психологии. Рядом с Фенимором Купером стоял Борхес, а в окружении многочисленных томов Хемингуэя — Бартелм.

На обтянутом кожей столе, рядом с тремя картотечными шкафчиками, стоял справочник. Стены украшали картины местных художников, а в стеклянной витрине в углу хранились охотничьи трофеи. Отсутствие особого порядка в их расположении создавало впечатление, что Уолтер гордится своим охотничьим искусством и в то же время стесняется собственной гордости. Сквозь приоткрытое окно в комнату проникал запах свежескошенной травы, и звенели в теплом вечернем воздухе голоса детей, игравших в мяч.

Дверь кабинета отворилась, и появилась Ли. Двадцать четыре года прожили они вместе, и жизни их давно переплелись в одну. Оставалось только позавидовать: у нас со Сьюзен даже в лучшие времена не было и малой доли такого взаимопонимания и легкости в отношениях. Черные джинсы и белая блузка охватывали ее стройную фигуру, сохранившую четкость линий и после рождения двух детей, и несмотря на страстное увлечение Уолтера восточной кухней. Иссиня-черные волосы Ли, кое-где прошитые серебристыми паутинками, были собраны сзади в хвост. Она наклонилась, обняла меня за плечи и коснулась губами моей щеки. И, когда на меня повеяло ароматом лаванды, я уже в который раз осознал, что всегда был немного влюблен в Ли Коул.

— Рада тебя видеть, Берд, — рука ее скользнула по моей щеке. Тревожное волнение морщинкой прорезало ее лоб, бросило тень на приветливую улыбку. Они обменялись взглядами с Уолтером.

— Я потом принесу кофе, — пообещала Ли и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.