Словно ничего не случилось - Линда Сауле

– Ты хочешь сказать, что никто не знает точного дня ее исчезновения?

– Боюсь, что так.

– Но как это возможно, Джош? – сокрушенно покачала я головой. – Я могу понять, что ты не знал о ее перемещениях, но ее муж, Лео, неужели он не заметил того, что его жена исчезла?

– У моей сестры и Лео были разные спальни. В последнее время они мало общались, полагаю, что у них испортились отношения.

– Неудивительно. – хмыкнула я. – Что еще тебе известно об этом деле?

– Оно квалифицировано как исчезновение. Подозреваемых в нем нет, так как нет следов похищения или убийства.

– И все-таки, я не могу понять, почему Соня ничего мне не сказала. Она была совершенно спокойна, учитывая, что пропала ее подруга и жена брата.

– Думаешь, Лео вел себя лучше? Я хотел пообщаться с ним, спросить, может, они поссорились накануне или еще что. Но к нему теперь не подобраться. Если раньше я мог навещать Фрейю и ему приходилось быть со мной вежливым, то теперь у него есть все причины, чтобы этого не делать.

– Думаешь, он что-то недоговаривает?

– Я знаю только, что неделю спустя он уже закатывал на своей яхте вечеринки с друзьями.

– Я не удивлена. Он всегда казался мне зацикленным на себе, а Фрейя даже не смотрела в его сторону. Не могу представить их вместе, Джош! Должна быть причина, по которой она могла изменить своим принципам, своему вкусу, наконец.

– Ну почему же, он довольно привлекателен, к тому же собственная яхта прибавит шарма любому подлецу.

– А что насчет волос, найденных в пляжном домике? Они и вправду принадлежат Фрейе?

– Да.

– Кто мог сделать это?

– Допускаю, что и сама Фрейя. Ведь она же написала записку, это точно ее почерк. Но я все никак не могу понять, для чего она оставила их в домике. Это не дает мне покоя. – Джош выглядел растерянным.

– Возможно, мне известна причина… Мне нужно время, чтобы во всем разобраться.

– Теперь, когда ты здесь, у тебя его много.

– Надеюсь, – кивнула я. – Очень на это надеюсь.

Глава 5

Любопытно, почему предметы из детства имеют свойство крепко отпечатываться в памяти. Я отлично помню любимую чашку, точнее рисунок, которым она была украшена, – голубой кит с высоким фонтаном, брызжущим из спины. Впадинки между ребрами – более темные мазки акварели, нанесенные фабричным художником. Круглые глаза, словно вишня, скатившаяся на край блюдца, брюхо, похожее на растянутую гармошку. Все эти мелкие детали стоят передо мной, словно я только что поставила кружку на стол. Но при этом я не смогла бы описать узор тарелок, которые стоят в моем буфете, хотя всего пару лет назад потратила на их выбор несколько часов. Почему-то с годами вещи становятся как будто условными, ненастоящими.

На свое восемнадцатилетие Фрейя подарила мне ключ. Точнее, это выглядело скорее как обмен подарками, потому что сначала я вручила ей набор для приготовления домашнего шоколада, а после она с улыбкой протянула мне белый конверт. Внутри нашелся ключ, форму которого я могу спустя годы с легкостью воспроизвести в уме: цилиндр с колечком на конце и неровный заборчик зубьев латуни. «Родители подарили мне пляжный домик, – сказала Фрейя с радостью в голосе. – Но я не хочу пользоваться им в одиночку. Приходи туда, когда захочешь, только, пожалуйста, не оставляй внутри мокрые полотенца».

Я хорошо помню, какие грандиозные планы мы строили на голубой домик, стоявший на песочном пляже в окружении утесов. Как воображали уединенные посиделки у костра на закате, вечеринки с друзьями после полуночи и нежные свидания с кем-то особенным за закрытой дверцей. Это была мечта, которая стала явью. Не каждый подросток мог похвастаться даже собственной комнатой, а у нас на двоих было собственное убежище, превращавшее нас во взрослых, державшее на безопасном расстоянии весь остальной мир.

Я понимаю, что родители Фрейи хотели порадовать ее и, наверное, им это удалось. Вот только теперь, десять лет спустя, оставленные в этом домике волосы и записка с моим именем выглядели не столь радужно. По правде сказать, выглядели эти послания просто пугающе. И тем не менее они казались мне логичными. Но логичными лишь в том случае, если бы Фрейя действительно хотела что-то сказать мне, указать на нечто, известное нам обеим. Как бы то ни было, я чувствовала, что должна оказаться там лично, быть может, при осмотре упустили какую-то важную деталь, которую смогу понять лишь я, возможно, мне удастся найти подсказку. Что-то вроде тайного знака, ведь сама по себе записка с моим именем указывала на меня, но кроме этого больше ничего не сообщала.

Я ощущала необычайную решимость, когда мчалась по дороге, стараясь обогнать тающие лучи закатного солнца, стремясь попасть на пляж до того, как станет темно, – насколько я помнила, в домике нет электричества, и разглядеть там что-то в сумерках будет сложно. Через двадцать минут я уже парковалась на небольшой площадке у спуска – вырубленной в скале узкой лестницы, утопающей в зелени и скользкой на вид.

Осторожно спустившись, я остановилась, обозревая два скальных выступа, окружавших бухту, словно две сложенные ладони, уберегающие пустынный пляж от посторонних глаз. Влажный песок казался по-осеннему неподвижным, а волны по-северному широкими – набегая с шероховатым стоном, неровным, ощупывающим движением они зачерпывали и остужали берег. Два бледно-оранжевых луча, прозрачные, словно отрезы шелка, парящие в воздухе, протянулись наперерез горизонту, готовые вот-вот исчезнуть.

Закатные лучи умирают быстрее рассветных – вспыхнув туманной дымкой, они растаяли. В тот же миг пляж окутал холод, скала почернела, а песок под кроссовками стал жестким.

Я тряхнула головой. У меня в запасе не больше двадцати минут до того, как пляж накроет непроницаемая мгла; и я устремилась к веренице домиков, прижавшихся друг к дружке деревянными боками, в сумеречном свете различаясь лишь приглушенными цветами, в которые они были выкрашены. Слепые стекла окошек, не отражавшие ничего, кроме темноты, казались мрачными и негостеприимными. На некоторых дверцах я разглядела навесные замки, вход других украшал красный флажок с белым трискелионом.

Третий слева. Домик Фрейи. Ничем не выдающийся, голубой, с небольшой дверью и белым наличником, один из тех, что служат короткую летнюю службу и замирают на долгую зиму в ожидании владельцев и теплого погожего дня. Я шагнула вперед и встала на деревянный настил, ставший постройке основанием. Достала из рюкзака ключ и вставила его в замочную скважину. Он легко повернулся, замок был хорошо разработан. Я потянула на себя дверь, и провисшие железные петли испустили резкий звук. Он разнесся над пляжем, и мне подумалось, что именно так могла бы кричать птица, безнадежно повредившая крыло, осознающая, что не сможет больше подняться в небо.

Мне стало холодно. Я передернула плечами и рефлекторно обернулась. Пляж дышал пустотой: словно освободившись от лучей солнца, он наконец-то ожил и стал настоящим – откликающимся, чутким, внимательным. Песок теперь заволокли изорванные тени, и он тоже будто стал глубже, темные впадины виделись мне дырами, а светлые верхушки рисовали человеческие профили. Грозно шумело море. Мне захотелось поскорее найти опору, спрятаться от искаженных очертаний скалы, похожей на лезвие клинка.

Я повернулась к домику, и на