Бабочка на ладони - Татьяна Тронина

– А машина?

– Оставим как есть. Надо к маме. Вон маршрутка идет… – Марта замахала призывно руками. – Итак, Макаров, новые инструкции: моя машина – в ремонте. С ней все в порядке, но… надо покрасить кузов! Нет, не пойдет… Мать скажет: «Я так и знала, что ты купишь какую-нибудь обшарпанную дрянь!»

– Может, ты решила сделать аэрографию? – предложил Иван.

– А что это?

– Рисунки всякие снаружи – животные, растения, инопланетные пейзажи… Работа ювелирная, требует времени… Поэтому мы прибыли к твоим родным на своих двоих.

– Гениально! Так и расскажешь…

Маршрутка затормозила перед ними.

* * *

Все прошло на ура.

На день рождения прибыли практически вовремя. Отец выглянул в окно: «Где припарковались? Нигде? А почему не на машине?» Ему была немедленно предложена басня с аэрографией в исполнении Ивана. Басню с неожиданной благосклонностью выслушали. Да и сам «жених» явно понравился.

Иван еще купил букет цветов, и мама просто растаяла:

– Марта, какой замечательный у тебя молодой человек… Ты его не заслуживаешь!

Комнат в квартире было три. В одной жили родители, в другой Георгий, его жена Лиза и двое малолетних детей (девчонки!), в третьей – молодожены Глеб и Марина. Марина оказалась неожиданно и очень сильно беременной.

Все собрались в большой комнате – родительской и по совместительству выполнявшей функции гостиной, за огромным раздвижным столом.

– Шестьдесят пять – это круглая дата. Юбилей! Ниночка, за тебя! – поднял первый тост отец, бывший военный. И Марта, и братья оказались в него. Такие же высокие и крепкие. У отца были коротко стриженные волосы, кудрявые – тоже черта, передавшаяся его детям по наследству. Отец, как бывший военный, отличался характером твердым и прямолинейным. Он был нетерпим, нетерпелив и вспыльчив, что с возрастом только усилилось. Спорить с ним было бесполезно. С ним никто и не спорил – и жена, и дети, а позже невестки никогда не вступали с Виталием Викторовичем в открытое противостояние.

– Мамочка, поздравляю! – потянулась с бокалом к матери Марта. – Долгих-долгих лет тебе… Ой! Гоша… – ей наступил на ногу Георгий, тоже рванувший к матери с поздравлениями. – Мам, а почему не в ресторане? Уж ради юбилея можно было и зал в ресторане снять…

– С ума сошла! – отмахнулась мать. – Это ж какие деньги! Накормят всякой дрянью – потом в больнице валяться. А тут свое, домашнее…

Мать была великой кулинаркой. Пекла пироги и делала в промышленных масштабах варенья, маринады и соленья. Отличалась иезуитской скрытностью (оно и неудивительно – столько лет рядом с отцом, с его-то характером!). О чем она думает и что чувствует – никто и никогда не знал. Нина Павловна не была злой, но терпеть не могла ошибок и промахов. Ни у себя, ни у окружающих. Поэтому ее жизнь напоминала накатанную колею, а детей она отчитывала за любое «неправильное» действие. Если замуж (или жениться) – то навсегда. Специальность выбрал – работай по специальности, нечего ерундой заниматься, из дворников в конюхи переквалифицироваться (сама мать 40 лет пахала исключительно в должности медсестры, выросла под конец своей трудовой деятельности до старшей медсестры)! Если купил пальто – носи. Вообще, любой выбор – он первый, он и последний. Если не получилось с первого раза – то ты дура (дурак). Раньше надо было думать!

Поэтому Марта столь тщательно скрывала от родителей подробности своей личной жизни. Если бы они узнали, что Марта потеряла квартиру в центре Москвы, очень приличную работу и разбила только что купленную машину, они бы пришли в неистовство. Возможно, отца от возмущения хватил бы удар. Он бы помер, а в его смерти оказалась бы виноватой Марта.

– Иван, а когда вы с Мартой познакомились? Оливье еще вот, селедка… Марта, ну чего ты сидишь, подложи Ивану еще оливье! – У матери, как всегда, все было под контролем. Гости должны есть. И пить. Но пить – умеренно… Нина Павловна зорко наблюдала за Иваном.

– Когда? Да не очень давно… – добродушно пробормотал Иван.

Марта толкнула его коленом. «Эх, надо было предупредить, что мать не любит скоропалительных знакомств!»

– Год назад, – перебила его Марта.

– Да, год назад… Один год – как один день! – улыбнулся Иван. Потом что-то вспомнил и потянулся к Марте с поцелуем.

Марта едва сдержалась, чтобы не ткнуть его локтем в грудь. Потом вспомнила, что сама дала «жениху» наказ – показывать свою любовь к ней, «невесте». Позволила чмокнуть себя в щеку.

– А по профессии ты кто? – сурово обратился к Ивану отец.

– Художник он! – быстро произнесла Марта.

– А ты не лезь, не тебя спрашивают… – отмахнулся отец.

Далее последовал допрос с пристрастием – какой институт закончил, где работает, сколько получает, какие планы на будущее и т. д. и т. п. Иван очень ловко отвечал и даже вопрос о собственных родителях обошел стороной – дескать, их давно нет. О помойке – ни гу-гу. Словом, все прилично, все достойно, никаких проблем. Чем дальше, тем сильней он нравился родителям!

Марта даже почувствовала некоторые угрызения совести, что притащила Ивана сюда. Но, с другой стороны, если бы она этого не сделала, то сейчас допрашивали бы ее. И по полной программе – почему одна, почему такая непутевая и т. д. и т. п.

Братья, Георгий и Глеб, молчали, усердно ели. Они напоминали двух былинных молодцев – огромные, с мощными подбородками, с кудрявыми чубами, глыбистыми плечами. Двое из ларца, одинаковых с лица. Их жены – Лиза и сильно беременная Марина – тоже упорно молчали. Потом у Марины заболела спина, и она ушла. У Лизы стали орать девочки, и она тоже ушла.

Георгий с Глебом немного оживились, подлили себе еще в рюмки. Мать смотрела на это благосклонно, сыновья были ее кумирами. Отец тоже всегда был более снисходителен к сыновьям.

Георгий с Глебом заговорили с Иваном на какие-то свои, мужские темы. Что-то про машины, опять про эту дурацкую аэрографию… Похоже, братьям Иван тоже понравился. От этого мать стала с еще большим восхищением смотреть на будущего «зятя». Потом даже шепнула на ухо дочери: «Марта, не будь дурой! Такого мужика нельзя терять…»

Марта с кислой улыбкой кивнула.

Смотреть в глаза родителям было неловко… Она принялась оглядываться по сторонам и обнаружила новую хрустальную люстру. И репродукцию картины Шишкина – между двух окон, под золоченым ламбрекеном.

Все остальные предметы интерьера сохранились в неприкосновенности, как то: «стенка» румынского производства, дубовый буфет, этажерка с книгами (которые сроду никто никогда не читал и которые были куплены исключительно «для внуков»), пара плюшевых кресел леопардовой расцветки и раскладной диван, жесткий и неудобный даже на вид, а уж что касается его функциональных достоинств, то сравнить его можно разве что с орудиями святой инквизиции… Как на этом диване спали последние двадцать лет отец с матерью – уму непостижимо!