Сердце пустыни - Оливия Гейтс

Харрис поднял брови, отвечая сарказмом на ее угрюмость:

— Ты предлагаешь установить в Зохейде так называемую демократию? Ты считаешь, что демократия — это мир и процветание? Ты желаешь лишить Зохейд нынешнего благосостояния и стабильности, вырвать власть из рук королевской семьи, представители которой мудро и справедливо правили страной в течение пятисот лет, и передать ее алчным выскочкам и полевым командирам? И это только Зохейд. Ты хотя бы представляешь, что начнется в соседних монархиях? — Он молчал до тех пор, пока в очередной раз не получил подтверждение того, что Талия согласна с его доводами. Ее взгляд стал мрачнее, а губы задрожали. Он продолжил: — Даже если нас завтра свергнут и в регионе сохранится спокойствие, это не поможет твоему брату. Или ты намерена за него мстить и оставить его в тюрьме до конца срока заключения?

— Ладно, я не знаю! — закричала она, в ее взгляде читались смущение и упрек. — Я сказала тебе, что у меня не было времени подумать. И бессмысленно начинать прямо сейчас. Я нахожусь черт знает где и не смогу никому ни угрожать, ни помогать. Спроси меня снова, когда я выберусь из этого кошмара. Если выберусь.

Прежде чем Харрис смог пообещать Талии, что сделает все ради ее безопасности, она вздрогнула.

Вдруг Талия ойкнула и отклонилась назад. От страха у Харриса засосало под ложечкой.

Он поверил ей на слово, когда она сказала, что с ней все в порядке.

Харрис бросился к ней, не обращая внимания на боль в боку, повернул к себе ее лицо и внимательно в него посмотрел.

Она снова принялась вырываться.

— Талия, перестань упрямиться. Ты ранена?

— Нет, — прохрипела она. Он продолжал крепко держать ее за плечо и поддерживать затылок. Она простонала и перестала с ним бороться. — Это из-за ударов в живот. Представляешь, я только сейчас почувствовала судороги на вдохе. Живот болит так, как будто накануне я сделала слишком много приседаний.

Харрису стало не по себе. Талия округлила глаза, затем гневно фыркнула. Она простонала, оглядев его торс, а затем взглянула в его глаза:

— Что я говорю? Какие приседания? Кому я об этом рассказываю?

Талия его отвлекала. Даже не испытывая к нему ничего, кроме враждебности, она по-прежнему старалась оградить его от волнений.

Преодолев порыв поцеловать ее, он произнес:

— Талия, мне придется тебя раздеть…

— О нет! — пискнула она.

— Тогда раздевайся сама. Потом ляжешь и расслабишь мышцы живота, а я сделаю тебе массаж с противовоспалительной мазью.

Мгновение Талия оставалась напряженной, затем решила ему уступить, кивнула и расстегнула куртку.

Кровь Харриса забурлила в жилах, когда он увидел под мужской рубашкой футболку.

Она обнажила живот и смущенно посмотрела на Харриса. Затем снова напряглась, когда он повернул ее к себе и прошептал на ухо:

— Позволь мне о тебе позаботиться. Не сопротивляйся.

Она прерывисто выдохнула, когда он уложил ее к себе на колени:

— Сопротивление бесполезно, да?

Он улыбнулся и откупорил тюбик с мазью:

— О да. Прямо сейчас ты не в лучшей форме. После того как твоя боль пройдет, сопротивляйся мне сколько хочешь.

Она что-то пробормотала, то ли неохотно соглашаясь, то ли простонав от боли, когда он стал внимательно осматривать ее живот, потом покрыл его мазью.

Увидев синяки на ее нежной коже, Харрис прорычал:

— Как представлю, что они к тебе прикасались, не говоря уже о том, что били, хочется их прикончить.

Талия вздрогнула от его резких слов и внимательно посмотрела на него:

— Ты хочешь сказать, что для убийства тебе нужен повод?

— Убийство намного более серьезное преступление, чем манипулирование и осуждение невиновных людей. Не кажется ли тебе, что твоя ненависть ко мне чрезмерна? — осуждающе произнес он.

Она вздохнула, расслабившись от прикосновений его ласковых рук:

— Не знаю. Возможно, ты считаешь, что убийство — подходящее наказание за злоупотребление властью, дабы другим было неповадно. А что касается моей ненависти, предлагаю обсудить ее после того, как одного из твоих братьев посадят в тюрьму на пять лет, лишат его будущего и разрушат его психику.

Он перестал массировать ей живот, когда она задрожала. Талия либо замерзла, либо… возбуждена. И хотя он с удовольствием сорвал бы с нее одежду и ласками заставил забыть обо всем, сейчас было неподходящее время для утех.

Вероятно, им никогда не удастся быть вместе, учитывая то, что их разделяет.

Харрис помассировал ее живот еще несколько секунд, выдерживая ее сердитый взгляд. Затем убрал руки и помог ей подняться. Талия не позволила ему поправить на ней одежду. Потом, продолжая хмуро смотреть на Харриса, она отодвинулась в самый дальний угол кабины — к двери.

Харрис приблизился к ней, демонстрируя, что не намерен мириться с тем, что она относится к нему как к злодею:

— Давай кое-что проясним, Талия. Я не виноват в том, что произошло с твоим братом, поэтому мне больше нечего сказать по этому вопросу. И мне не за что извиняться. — Он с удовлетворением заметил одобрение в ее взгляде. — Это означает, что пока я не могу ничего узнать, я не позволю тебе снова предъявлять мне претензии. В данный момент проблемы твоего брата не обсуждаются.

Он выдержал ее взгляд, и Талия, то ли обиженно, то ли гневно фыркнула.

Харрис одобрительно кивнул, словно подтверждая их договоренность, и сказал:

— Теперь нам нужно постараться выжить.

— Постараться выжить?

Харрис нахмурился, услышав, как Талия снова разозлилась.

— А ты не понимаешь? Мы находимся у черта на куличках, как ты выразилась. Мы в очень опасной местности.

— Да, ну и что?

Он покачал головой, будто таким образом ее слова могли показаться логичными:

— Ты хотела выбраться отсюда живой. Я думал, ты поняла, какой опасности мы подвергаемся.

— Я считала, что уже подвергаюсь опасности. Единственная опасность, по моему мнению, может исходить от человека.

Харрис разозлился:

— Ты имеешь в виду, что я — источник опасности?

Талия пожала плечами, оставаясь равнодушной к его неудовольствию:

— Да, ты потенциально опасен. Я думала, ты воспользуешься тем, что я здесь с тобой, и выпытаешь у меня информацию. А теперь, когда ты убедился, что я ничего тебе не скажу, ты вряд ли будешь с восторгом заботиться о моем выживании и благополучии.

Разочарованно выдохнув, он выпалил:

— Я думал, мы уже обсудили это нелепое и, позволь мне добавить, ужасно нечестное, обидное и раздражающее заблуждение.