Слово Оберона - Марина и Сергей Дяченко

— Не сомневайся, — я выпятила грудь. — Знаешь что? Добудь мне сапоги на каблуках. Чтобы казаться повыше. Надо, понимаешь, для дела.

Солнце склонялось всё ниже, но до темноты было далеко. Я шла по улочкам нового города, закутавшись в плащ до самого носа. Да, у меня теперь был плащ с королевским гербом, чёрный с серебром платок — знак мага дороги, тонкая рубаха и кожаные штаны, и жилетка с нашитыми металлическими пластинками: все мои старые вещи кто-то, оказывается, бережно сохранил, вычистил, выстирал и заштопал дыры. И пусть рукава и штанины были короче, чем надо, — меня это только радовало. Плюс восемь сантиметров — не шутка!

Гарольд шагал рядом, степенный и хмурый. Постукивал посохом по мостовой. Перед нами расступались: только что была толкучка, и вдруг — вжик-вжик — свободный коридор. Гарольду кланялись, на меня поглядывали с недоумением: что это, мол, за мелочь рядом с королевским магом?

Они меня не знали, новые обитатели Королевства. Ничего! Скоро узнают.

Мы вышли на площадь, и сердце во мне снова скакнуло. Самой площади было всего ничего, так, перекресточек. Зато храм! Вблизи он оказался просто огромным, не меньше королевского замка. Солнце отражалось в сверкающем куполе.

У входа в храм сидели на ступеньках музыканты. Играли вроде бы каждый своё, но вместе получалась жутковатая завораживающая музыка. Я струхнула.

Самоуверенных бьют по ушам, как говаривал наш физкультурник. За шесть лет, которые прошли в Королевстве в моё отсутствие, бывшие принцессы-невесты успели повзрослеть. Я перед ними — маленькая девочка, ребёнок-из-пелёнок. Они смеялись над Гарольдом — как же они будут потешаться надо мной?!

Мы шли через площадь, и народ глазел на нас со всех сторон. Я споткнулась раз, потом другой. Может, ещё не поздно повернуть обратно?

Нет. Поздно. Вот затихли музыканты, вот плавно, с завораживающей медлительностью, растворились ворота. Я прищурилась. Похоже, у них в храме было светлее, чем на залитой солнцем площади!

Музыканты вскочили со ступеней, привычно расступились и по щелчку невидимого дирижёра заиграли новую мелодию — весёлую, танцевальную. В ритме музыки выскочили девушки в веночках — я испугалась, что это принцессы и есть, но их было, по крайней мере, штук пятнадцать. Изгибаясь во все стороны, кувыркаясь и подпрыгивая, девушки прошлись по площади в танце, потом выстроились у входа в храм, образовали живой коридор и прокричали хором:

— Госпожи! Сёстры-хранительницы! Приветствуют! Королевского мага Гарольда! И маленького незнакомца! Входите! Вам позволено!

Голоса у девушек были звонкие, как визг циркулярной пилы. Я обомлела от такой наглости: ну надо же! «Маленького незнакомца»! Да ещё и «позволено»! Ну, распустил их тут Оберон…

Когда я сильно волнуюсь, меня начинает немного мутить. Вот и теперь: со всех сторон доносились крики толпы (Ещё бы! Бесплатное представление!), девчонки улыбались напомаженными ртами, а я все силы бросила на то, чтобы удержать дрожь в ногах да не побледнеть слишком резко. У меня кожа тонкая: что краснею, что бледнею — в один момент.

Гарольд молча двинулся вперёд, сквозь живой коридор этих дурищ в веночках, я задрала нос до самого неба и зашагала за ним. Да, легко строить планы, а когда дойдёт до дела — знай коленки удерживай, чтобы не тряслись.

Мы поднялись по истёртым ступеням (Храм-то новый! Когда же успели до дыр истоптать!), миновали створ ворот и вошли в светлый, прямо-таки сверкающий зал. Всё здесь было очень яркое, все золотое или позолоченное, всё, что могло блестеть — блестело. При виде такого великолепия любая сорока удавилась бы от зависти.

Купол изнутри был полый, чем выше, тем темнее. На внутренней его стороне нарисованы были звёзды, и в высоте носились, вспыхивая, искорки-светлячки.

— Наши гости поражены великолепием храма, — прозвучал под этим куполом необычайно громкий, будто по радио, голос. Откликнулось эхо; мы с Гарольдом стояли, как на арене цирка, на пятачке мозаичного пола, а перед нами возвышались полукругом пять огромных кресел. На каждом восседала женщина: в сравнении с креслами все они казались маленькими. Разодетые в пух и прах, красивые, самодовольные, они глазели на нас сверху вниз, а та, что сидела в центре, ещё и ухмылялась.

И это те самые принцессы-невесты, которых я когда-то защищала? Которых мы везли в караване почти как груз? Те самые «высочества», которые в присутствии Оберона стеснялись поднять глаза?

— Приветствуем сестёр-хранительниц, — сухо сказал Гарольд, изображая поклон. — Мы к вам по делу.

— Неужели? — удивилась та, что сидела в центре. Её голос усиливался каким-то приспособлением и разносился по залу, как мелодичный грохот. Я прищурилась: на спинке среднего кресла имелась золотая табличка с надписью «Филумена».

Ах, вот оно что. Вот кто у них заправляет.

— Какая скука, — сказала Филуменина соседка справа, рыжая, как апельсин. Её голос, тоже громкий, оказался ещё и хрипловатым. На спинке кресла я прочитала: «Алисия».

— А что это за малявку ты нам привёл? — спросила толстячка, занимавшая крайнее правое кресло. Я зыркнула в её сторону: «Ортензия». Как она располнела за шесть лет! Была ведь тоненькая, как травинка, а теперь… Толстые щёки, толстые пальцы, зад едва в кресле умещается. А туда же — «малявка»!

Я выждала секунду — и откинула капюшон. Конечно, они моментально меня узнали. Одна только Филумена догадалась притвориться, что задумалась и вспоминает: прочие раскололись сразу же. Алисия выпучила удивлённо глаза, Ортензия сказала «Ох», та, что сидела крайняя слева — Розина, — захлопала в ладоши. И только девушка, чьё кресло помещалось между Филумениным и Розининым — Стелла, — просто улыбнулась.

— Лена! — выкрикнула Розина. — Маг дороги! Откуда?

— От верблюда, — сказала я степенно. Мне уже было совершенно ясно, что разговора в этом зале не получится. Стоишь тут, как мышь перед динозаврами, поди-ка заставь себя слушать!

Принцессы изучали меня, переглядываясь, перемигиваясь, точь-в-точь как противные десятиклассницы.

— Ты мало изменилась, — Филумена прищурила чёрные, обрамлённые пушистыми ресницами глазищи. — В вашем мире все такие маленькие?

Ну вот. Нашла слабое место и бьёт, и лупит!

— В нашем мире, — сказала я холодно, — прошло всего лишь четыре месяца. Так что пока вы тут думаете о седых волосах, я ещё седьмой класс, к сожалению, не успела закончить.

Они снова переглянулись.

— Мы вовсе не думаем о седых волосах, — сказала толстая Ортензия, нервно поправив светлый локон на виске. В своём голубом платье она была похожа на необъятное облако.