Северный крест - Валерий Поволяев

— Фейерверкер артиллерийской бригады Сомов, — тихо проговорил он.

Фейерверкер — это унтер, только артиллерийский, человек в любой армии, независимо от её штандартов, очень нужный. Без фейерверкеров не обходится ни одна подготовка к наступлению.

— Почему ушёл от красных?

— Не хочу воевать со своими.

— На фронте давно?

— С августа четырнадцатого года, — сказал фейерверкер и добавил: — Имею два Георгия и три ранения.

Большинство из тех, кто толпился сейчас на маленькой, хорошо прогретой солнцем площади временного лагеря в Соломбале, были такие, как Сомов, — уставшие от войны, ко всему равнодушные. Их даже под суд нельзя было отдавать, настолько выдохлись, устали, мечтали они только об одном — поскорее добраться до родного порога.

Миллер поговорил ещё с несколькими солдатами, потом стянул с рук перчатки и вместе с Марушевским отошёл в сторону.

— Полагаю так... Всех этих людей надо проверить в деле, иначе сапёры, попав в наши части, могут оказаться обыкновенными щипачами, любителями забираться в продуктовые и вещевые склады, а фейерверкеры — рядовыми тыловыми возчиками. Полагаю, что на фронт посылать их не резон, а вот включить в десант, который пойдёт в рейд по Двине, следует.

Такой рейд планировалось провести вместе с англичанами в ближайшее время. Кроме британских мониторов[12] в рейде должны были принять участие и русские суда, в частности миноноска, до последнего времени охранявшая «присутственное место» генерал-губернатора.

Параллельно с рейдом было решено начать наступление на Двинском направлении: сил у красных там осталось только на то, чтобы бить блох в окопах, поэтому вряд ли они сумеют удержать свои позиции.

Айронсайд уже несколько раз говорил Миллеру, что главной целью этого наступления должен быть Котлас.

— Котлас! — произносил Айронсайд торжественно, взмётывал руку и всовывал в глазницу увеличительное стекло, зажимал его сверху упругой бровью. — Котлас и только Котлас, вот что нас интересует.

Худощавое вытянутое лицо английского генерала нервно дёргалось, и Миллер понимал, чего боится Айронсайд. Боится не провала наступления и потерь среди своих солдат, не неизбежной дырки в финансах — только один выстрел из орудия с английского монитора стоит столько, сколько мастера тратят на возведение деревенской церкви, — а боится своего начальства, язвительного окрика с берегов Темзы, горластых журналистов, способных превратить любого боевого генерала в кусок пипифакса — туалетной бумаги. Когда Миллер осознал это, ему сделалось грустно.

* * *

Миноноске, которой командовал лейтенант Лебедев, пришлось идти не на Двину, а дальше — на Онегу, чистую широкую реку, полную плоских, с буйной кудрявой водой перекатов, порогов и других опасных мест. Англичане, хотя и были их плоскодонные мониторы приспособлены к плаванию в таких местах, на Онеге могли запросто напороться на камни.

Узнав о том, что миноноске придётся идти на Онегу, Лебедев привычно щёлкнул кнопками перчаток:

— Онега так Онега. Всё лучше, чем охранять раскисшие по летней жаре нужники губернского начальства.

Стоять у старого сгнившего причала и сбрасывать в воду крыс было противно — это занятие позорило Андреевский флаг, развевавшийся на корме, и, честно говоря, Лебедеву изрядно оно надоело. Иногда он слышал сочное шлёпанье даже сквозь сон — крысы лезли на корабль особенно активно ночью и срывались с причального конца в воду, — передёргивал плечами и просыпался.

Чистое, гладко выбритое лицо Лебедева делалось брезгливым, когда он получал очередное задание по охране какого-нибудь широколампасника, но свою точку зрения лейтенант старался держать при себе, лишь щёлкал кнопками перчаток и привычно вскидывал руку к козырьку:

— Задание принято!

На этот раз он порадовался, что не придётся охранять очередного деятеля — специалиста просиживать кресла. На лице лейтенанта эта радость никак не отразилась, и он произнёс ровным спокойным голосом:

— Задание принято!

Но всё-таки чего не было в его биографии, того не было — он ни разу не ходил на своём корабле по капризной Онеге. По Северной Двине ходил, по Печоре ходил, но у Двины и Печоры дно совсем другое, там много глубоких мест, а своенравная Онега имеет кучу мелей и вообще таких мест, где можно потерять не только корабль, но и команду.

У миноноски было два скорострельных орудия: одно стояло на носу, второе — на корме. Для похода на Онегу этого было мало. Наверняка придётся брать на борт десант, который нужно будет поддерживать огнём... Надо было поставить хотя бы пару пулемётов — рядом с орудиями. Конечно, хорошо бы и орудие к ним присовокупить, но места на миноноске катастрофически мало, каждый квадратный сантиметр площади занят...

Утром на берегу перед миноноской был выстроен десант — один взвод, тридцать человек. Командовал взводом поручик Чижов. В новенькой форме — английском френче с большими накладными карманами, в высоких козловых сапогах — он, ловко перетянутый ремнём, не был похож на того замызганного пленного, с которым недавно разговаривал Миллер. Поднявшись на борт миноноски, в каюту командира, Чижов привычно козырнул.

— Где прикажете разместить десант?

— Только на палубе. Другого места у меня, к сожалению, нет. Лично вам, поручик, могу предоставить свободную офицерскую каюту. Не бог весть что, но всё же индивидуальное жилое помещение...

Чижов благодарно наклонил голову.

— Буду очень признателен. Это первое. И второе — когда отплываем?

— Думаю, что вечером уйдём в море, завтра утром достигнем устья Онеги. В Онеге к нам присоединятся два монитора. — Лицо Лебедева сделалось озабоченным и грустным одновременно, в голосе просквозили ироничные нотки. — Хотя... — Лебедев приподнял перчатки, лежавшие на столе, и швырнул их обратно. — Монитор, с точки зрения военно-морского учебника, — хорошо вооружённое судно с низкой осадкой. С точки же зрения какого-нибудь местного трескоеда — старое дырявое корыто с плоским дном, вооружённое двумя пугачами и одной ржавой берданкой, ствол которой случайно не успела доесть ржавчина. Если нам дадут такие мониторы, то вся надежда будет только на вашу команду, поручик, — только она и сможет защитить такие мониторы. Команда у вас обстрелянная?

Печальная и одновременно озабоченная улыбка появилась на лице Чижова. Он отрицательно покачал головой. Усмехнулся.

— Команда у меня такая: сегодня она стреляет в красных и подчиняется ударам командирского стека, а завтра — разворачивает винтовки на сто восемьдесят градусов и по приказу комиссара первый залп всаживает в своих бывших командиров, второй залп — во всех остальных.