Чудо для чудовища - Кейт Ринка

— Отвали, а? — попросил пока еще по-хорошему.

Зато сразу замолчала. Схватила со стола грязную тарелку и вернулась к мойке. А он снова невольно уставился на ее задницу. В штанах уже начало зудеть. Ходит тут, перед его носом, вся такая ароматная, молодая, красивая, стройная — аппетитная. Как специально напрашивается на неприятности. Так почему бы не воспользоваться ситуацией?

Поднявшись, Стас подошел к девчонке. Но успел только протянуть руку и положить на ее бедро, когда она дернулась в сторону со скоростью испуганной лани и уткнулась спиной в холодильник.

— Ты чего? — спросила она, перепуганная, как загнанный кролик.

А он досадливо выдохнул и спросил:

— Да ладно, правда девственница?

— Нет! — воскликнула скорее на эмоциях.

— Тогда чего дергаешься?

Она захлопала ресницами. Похоже, он поставил ее в тупик. Когда же пауза затянулась, решил спросить еще кое-что:

— Кто-то есть?

Из ее горла вылетел какой-то каркающий звук. А потом все-таки собралась и ответила:

— Ты меня, конечно, извини, но я соглашалась только на то, чтобы присматривать за Крохой, а не… не знаю, что ты там еще подумал.

Тогда он подошел ближе, заставляя ее вжаться в этот чертов холодильник, и спросил прямо:

— Хорошо. Что нужно, чтобы ты поменяла решение?

— На что? — испуганно спросила девчонка.

— Не тупи. На секс, — ответил, упираясь рукой в холодильник над ее головой.

Но в следующую секунду он даже не сразу понял, что произошло. Его резко и довольно сильно оттолкнули, а затем в ушах зазвенело, когда перед носом махнула женская ладонь. Эта зараза просто отвесила ему пощечину. Отвесила и убежала, закрываясь в детской. Как знала, что туда идти за ней не станет.

— Да и черт с тобой, — произнес он, потирая ушибленную щеку.

Пусть сидит там хоть всю ночь. Но, надо признать, опять цепанула. Взбодрила и разозлила так, что внутри словно разлилась горючая жидкость. Хорошо. Не хочет эта — найдет другую. Даже если придется тащить в дом — имеет право. Это Оля была одна на миллион. А остальных баб — как грязи.

***

Я была в ужасе. Закрылась в детской и все ходила из угла в угол. Все пыталась понять, что это сейчас такое было? Вроде бы Стас вел себя, как обычно. А потом вдруг оказался рядом… и это его непристойное предложение, после которого никак не могла успокоиться. Для меня это слишком. Это дергает такую дверь, за которой я с трудом заперла все свои грехи и ошибки. Если ее кто-то откроет… будут неприятности, а может даже последствия. Это плохо. А еще как-то странно, ведь Стас новоиспеченный вдовец. От таких не ожидаешь какого-то внимания с интимным подтекстом. Только вот, уже успела понять — от Стаса можно ожидать чего угодно. Он непредсказуемый, наглый, просто кошмарный. Я даже не удивилась, когда к участку подъехала машина, а вскоре за дверью, в коридоре, послышался мелодичный женский голосок:

— Какой уютный домик. Ты один здесь живешь?

— Да. Иди наверх, — пробурчал ей Стас.

Раздались новые шаги, скрип половицы и дверной хлопок, прежде чем стало тихо. А я сидела на кровати и ужасалась даже этому. Ни стыда, ни совести. И такая наглость — я едва отказала, а он сразу же нашел другую, буквально через час. Это было неприятно, даже немного кольнуло. Но когда я взглянула на Кроху, то все лишние мысли и эмоции сразу ушли. Мне вообще не было никакого дела до Стаса, чем он занят, кем занят. Мужчина пытался справиться со своими демонами, и здесь я точно ему не помощница. Своих бы держать в узде.

Но очень скоро стало не до Стаса — Кроха снова начала капризничать. Я взяла ее на руки и попыталась укачать. Но это не срабатывало. Да еще она отказывалась кушать, от чего я подумала, что у нее разболелся животик. Пришлось давать лекарство. Но его эффект все равно нужно было подождать. Тем временем, со второго этажа послышалась тяжелая музыка. И я подумала, что сойду здесь с ума. Стены едва не дрожали от громкого рока, под самым ухом звонкий плачь Крохи и бордель на втором этаже. И это даже не все. Вскоре дверь в комнату резко отлетела в стену, и на пороге появился разгневанный Стас.

— Ты можешь ее заткнуть?! — закричал он.

Но мой испуг очень быстро перешел в отпор.

— Я и так стараюсь!

Меня затрясло. На руках завозилась уже пунцовая Кроха, делая передышку, чтобы набрать в свои маленькие легкие новую порцию воздуха. А он стоял на пороге комнаты, даже не потрудившись нормально застегнуть штаны, и злился.

— Зашел помочь? Нет? Так пошел вон! — попросила на повышенных тонах.

А его даже не нужно было уговаривать. Он посмотрел на Кроху, а потом развернулся и поспешил наверх.

— И музыку сделай тише! — крикнула уже вслед.

Вскоре музыка пропала вовсе — когда музыкальный центр полетел в окно и с грохотом упал на землю. А затем мимо комнаты пронесся Стас уже с зажженной сигаретой и выскочил на улицу. А за ним выбежала девушка: растрепанная, в коротком красном платье и с размазанной помадой на неестественно пухлых губах, которыми скромно и тихо сказала мне: «привет».

— Эй! Мы же едва начали, — залепетала она в сторону Станислава. — Ты что, мне не заплатишь?..

Я так и не узнала итог этой душещипательной истории. Поняла только, что вечер у Стаса не удался. Девушка уехала. А он остался один на улице. Зашел в дом, только когда Кроха затихла, и поднялся наверх, молча, как привидение. И мне как-то снова стало его очень жаль. Мужчина лишился жены, любимой и матери своего ребенка. И он совершенно не знал, что с этим теперь делать, что делать со своей дочерью — как вообще к ней относиться, как на нее реагировать. Он словно боялся ее, бесился от любого звука или появления перед его глазами. Потому что все еще было больно. И он пытался заглушить эту боль любым способом — наркотиками, алкоголем, женщиной. Но у него ничего не получалось. Да еще и я наорала. И от этого действительно становилось грустно.

***

Все в конец осточертело. Он даже бабу не может трахнуть. Одна отшила, на другую не встал, даже противно стало от самого себя. Чтоб после Оли иметь дешевую шлюху, пусть хоть только в рот — это даже не суррогат. А от детского плача уже и в тишине закладывало уши, потому что он, сука, такой пронзительный, что въедался в мозг. Бесит. Попытался уснуть, но и это не получалось. У него даже закончилась травка, на ночь оставался последний косяк, который истлел быстрее, чем он впал в забвение. Переключился на коньяк, но тот плескался на дне бутылки. Он и не помнил, когда последний раз выезжал в магазин, чтобы пополнить запасы. То, что привозил Барс, как-то быстро исчезало. А сегодня выдался тот самый день, когда захотелось убиться по-настоящему. И хорошо бы в прямом смысле.

Когда он зашел в их с Олей комнату, то больше не уловил ее запаха. Он выветрился, исчез. Остался только на некоторых вещах, да и то, если в них зарыться носом. Прижав к себе ее свитер, такой тонкий, который она одевала по вечерам, он сел на кровать. Смял ткань пальцами. Закрыл глаза, пытаясь представить ее образ. Горло так сдавило, что новый вдох дался через силу. Он так устал… смертельно. Внутри сидел какой-то тяжелый ком, который было не выплюнуть, не выдрать из груди руками. И это такая болевая точка, которая саднила постоянно, изо дня в день. Что у него осталось? Одни воспоминания. Хотел бы ими упиться, но это как резать себя по живому. И это все было невыносимо. Эта слабость ставила на колени, заставляя признавать свое поражение. И даже аргумент в виде дочери не спасал. Он не готов быть отцом, тем более одиночкой. Да он даже не готов жить дальше, вернее — просто не хотел. Да он сам себя ненавидел. Из него лился один лишь гнев и прочее дерьмо.