Жили-были-видели… - Леонид Чачко

Как только окончательно рассвело, мы собрали сырые шмотки и двинули пешком в сторону города, благо дождь стал чуть-чуть потише. Прошлепали по мокрой скользкой дороге километров шесть, пришли в Батуми и направились в порт. На наше счастье, у причала стоял теплоход, на него были билеты, и вскоре мы уже отогревались в сухом и теплом корабельном баре. Взяли билеты, разумеется, до ближайшего порта – Сухуми, но решили про себя плыть, пока не увидим настоящее солнце. Сразу скажу, что такое солнце ждало нас уже в Ялте, но мы отправились дальше – до Одессы.

Теплоход себе плыл, мы любовались видами и общались с пассажирами. В салоне между тем затевались пульки. С деньгами у нас образовался к тому времени вакуум, и мы решили убить время, а заодно пополнить свои капиталы с помощью карт. Разделили с Володькой наличность и сели играть в разные компании, справедливо рассудив, что мы не шулеры, а два выигрыша лучше, чем один. Надо сказать, что картежная игра в институте процветала. Играли в основном в преферанс, но особо азартные резались и в секу. Я был, полагаю, игроком средним, играл на ставку не больше двух копеек за вист. Володька же входил в институтскую элиту, то есть играл в институтском комитете комсомола, и ставки там доходили до рубля.

Я не думаю, что мы нарвались на компанию настоящих шулеров, но наш класс игры здесь был явно недостаточен. Как же красиво нас раздели! Когда расписали пулю, я подошел к Володьке, надеясь, что он в выигрыше, и попросил дотации. «Сколько?» – спросил он испуганно, и я понял, что дело плохо. В результате нам хватило денег, чтобы рассчитаться, и еще осталось на хлеб и мороженое.

В общем, доплыли мы до Одессы, вышли на берег. Очень хотелось побыть в знаменитом городе, но безденежье давило, да и время уже подпирало. Надо было добираться домой. Прошлись по Дерибасовской, познакомились с компанией молодых ребят. Ребята устроили нас на ночлег у кого-то на веранде и с утра направили на дорогу – ловить попутку. Попутка нашлась удивительно легко, да еще какая лихая: два грузовичка с арбузами направлялись в сторону Киева, водители легко согласились взять нас с собой. Частично их добродушие вскоре объяснилось: оба шоферюги были до изумления пьяны! Машины катили от обочины к обочине, но после остановки и небольшого отдыха движение выровнялось. Выяснилось, что водители с машинами, находясь в командировке, «заблудились» на бескрайних украинских дорогах, завели себе под Херсоном знакомого баштанщика, снабжавшего их арбузами, а в Умани – вдовушку, которая забирала у них арбузы, поила самогоном и привечала всячески, и второй месяц ребята катались туда-сюда, стараясь не думать о неизбежном возвращении. Так и доехали мы с ними до Умани, вволю наевшись арбузов с черным хлебом. Здесь наши пути разошлись: ребята отправились к вдовушке, а мы попросились ночевать в ближайшую крестьянскую хату. Хозяева – молодая крестьянская пара с ребенком – приняли нас приветливо, разрешили спать на сеновале и пригласили разделить с ними их ужин – краюху грубого домашнего хлеба, луковицу и кринку парного молока. Эх, не убереглись мы с Володькой, польстились с голодухи на вкусную крестьянскую еду, не приняли во внимание свои нежные городские желудки и в результате имели очень беспокойную ночь… Тем не менее с утра уже вышли на шоссе и вскоре уже катили на попутке в сторону Киева. Я не помню в деталях, но очень живо могу себе представить выражение лица моих тихих провинциальных киевских родственников, когда два здоровых загорелых оборванца ввалились в их чистенькую квартиру на Крещатике…

«Если бы у нас не было знакомых, мы не писали бы им писем и не наслаждались бы психологической свежестью и новизной, свойственной этому занятию» – этой цитатой из замечательного текста (О. Мандельштам, «О собеседнике») я хотел бы начать разговор о моих друзьях. Мне повезло с друзьями. Их у меня в жизни было много, и ни одного скучного! По-видимому, исходившие от меня, особенно в молодые годы, симпатия и эмпатия облегчали сближение мое с самыми разными людьми, а кроме того, свойственный мне некоторый добрый артистизм давал возможность изобразить эмоции, нужные для собеседника, которых, может быть, в этот момент я и не испытывал. Во всяком случае, на больших сборищах по случаю дней рождения, которые происходили у меня традиционно, с доброй руки моей мамы, собиралось у меня в лучшие времена до ста человек и больше и, полагаю, все находили себе не только собутыльника, но и собеседника (в том числе и в моем лице).

Меня всегда привлекали талантливые, яркие, но непременно добрые люди. Злые по характеру, пусть даже талантливые (а такие встречаются нередко), меня отталкивали, и, если в процессе общения обнаруживался в человеке этот недостаток, я почему-то сразу терял к нему интерес. Среди моих друзей, впрочем, были такие, кому свойственн был некий имморализм, позволявший прощать в друзьях злые или неприятные проявления человеческой натуры (а может быть, более глубокое знание этой натуры позволяло им видеть то хорошее, что ускользало от моего взгляда).

Сейчас у меня старых друзей осталось немного – «иных уж нет, а те далече…», но тех, что остались, я люблю по-прежнему, и все время появляются новые друзья и делятся со мной своими душевными богатствами. Иногда появляются новые друзья и среди книг. Пусть не иссякает этот благословенный источник!

Можно, конечно, рассуждать о неполноценности общения по Интернету по сравнению с действительно живым общением, например, на кухне! А если далеко разлетелись друзья, если нет времени, если нет денег на билет, наконец? (какая проза!). Ведь сказал поэт (а может быть, прозаик – я не знаю, кто из авторов «Козьмы Пруткова» это сказал): «Три дела, однажды начавши, трудно кончить: вкушать хорошую пищу; беседовать с возвратившимся из похода другом и чесать, где чешется». Сказал и трижды оказался прав. Хотя, предположим, говорить о бесконечном наслаждении от вкушения хорошей пищи трудно (пожалуй, можно и объесться), но два остальных утверждения неоспоримы и, обращаясь к предмету нашего обсуждения, оба хорошо ложатся в русло его (этого предмета). Да и первое утверждение, если рассматривать его расширительно (как пищу духовную), безусловно неоспоримо!

Итак, летом 1963 года (так утверждает мой брат Алик, я бы отнес это событие к 1964 году, но боюсь, что могу здесь напутать, пусть будет 1963 год – по прошествии почти полувека эта разница в датах не представляется значительной) три московских гаврика, нагруженных походным снаряжением, в которое входили палатка, кастрюли, пледы, ватное одеяло для пятнадцатилетнего (!) Алика (мама без этого предмета отказывалась отпускать ребенка с беспутным старшим братом) и комплект постельного белья – мой школьный товарищ Витька Осипенко по прозвищу дядя Степа (в молодые годы отличался большим ростом) не мыслил себе существования без этого – высадились на пустынной (да, тогда было так) автостанции поселка Планерское и направились в Сердоликовую бухту. Честно говоря, не помню, пошли ли мы пешком или воспользовались наемной моторкой – в разные годы режим охраны заповедника Карадаг существенно менялся – от полной свободы, когда до бухт ходили рейсовые катера, до полной закрытости, когда туда пробирались украдкой только такие дикари, как мы, рискуя попасть в лапы пограничников; в последнем случае риск был, правду сказать, не очень велик: забирали паспорта, и надо было на следующий день являться за ними на заставу, заплатить – или не заплатить – там штраф, или помыть пол в казарме, или вытерпеть нотацию.