Ночные кошмары и фантастические видения - Стивен Кинг

Если бы мне требовалось вырыть яму длиной в сорок два фута,а глубиной и шириной по пять футов, то задача была бы действительнонеосуществимой, работай я с помощью экскаватора или без него. В этом случае мойплан мести вполне мог предполагать заброску Додана в космическое пространствоили обрушение на него Тадж-Махала. Общий объем извлеченного грунта составил быболее тысячи кубических футов.

«Но тебе понадобится ловушка, напоминающая формой воронку,которая засосет в себя твоих вредных инопланетян, – пояснил мой друг математик,– и потому тебе придется вырыть наклонную плоскость, очень напоминающую дугуснижения». Он взял еще один лист миллиметровки и сделал набросок.

«Это означает, что твои инопланетные преступники – или когоони там представляют – должны будут удалить всего половину первоначальнорассчитанного грунта. В этом случае… – Он принялся писать на листке и широкоулыбнулся. – Пятьсот двадцать пять кубических футов! Сущая чепуха. Такое подсилу одному человеку».

Тогда я поверил ему, но ведь я не принимал во вниманиежару.., мозоли.., усталость.., неимоверную боль в спине.

Сделаем на минуту перерыв, но только на минуту. Проверимправильность уклона траншеи.

Все не так плохо, как тебе казалось, милый, правда? – слышаля голос Элизабет. По крайней мере это дорожное покрытие, а не выжженная солнцемглина пустыни…

Теперь, когда глубина возросла, я двигался вдоль края могилыне так быстро. Руки мои кровоточили. Я бросал ковш на дно траншеи, тянул насебя рычаг, опускающий стрелу, и толкал вперед рычаг, выводящий вперед арматуруковша с пронзительным гидравлическим визгом. Следил за тем, как блестящий отмасла металлический стержень выдвигался из грязной оранжевой трубы, вдавливаяковш в глину. Нередко ковш натыкался на кусок кремня, и тогда вспыхивала искра.Затем я поднимал ковш, поворачивал его – темный продолговатый предмет на фонезвезд (и одновременно пытался не обращать внимания на постоянную боль в шее,точно так же, как старался не замечать еще более острой боли в спине) – ивываливал грунт в кювет, покрывая им уже находящиеся там асфальтовые квадраты.

Не обращай на все это внимания, милый, – ты перебинтуешьруки, после того как все будет кончено, и тебе станет легче. Главное –разделаться с ним, подбадривал меня голос Элизабет.

– Ее разорвало на куски, – прохрипел я и перевел ковшобратно в траншею, чтобы забрать еще двести фунтов глины и гравия из могилыДодана. Как быстро идет время, когда увлечешься делом!

***

Через несколько мгновений после того, как стали заметныпервые проблески света на востоке, я спустился из кабины, чтобы еще раззамерить уклон траншеи плотницким уровнем. Работа близилась к концу. Я уженачал думать, что сумею справиться. Встал на колени и почувствовал, как что-тос тупым тихим звуком хрустнуло в позвоночнике.

У меня из горла вырвался хриплый стон, и я свалился боком наузкий наклонный спуск траншеи. Я лежал, сжав зубы и прижимая руки к пояснице.Понемногу боль слегка утихла, и мне удалось встать. «Ну вот, – подумал я. – Всекончено. Я сделал все, что мог, но теперь все кончено».

Прошу тебя, милый, послышался шепот Элизабет – каким быневероятным это ни показалось мне некоторое время назад, теперь этот шепчущийголос начал пробуждать во мне неприятные чувства – в нем слышалась чудовищнаябезжалостность, непреклонность. Пожалуйста, не бросай работу. Прошу тебя,продолжай.

Продолжать рыть траншею? Я не знаю, смогу ли даже идти!

Но ведь осталось так мало! – послышалось стенание. Это ужене был голос, говорящий за Элизабет, как раньше; это была сама Элизабет.Осталось так мало, милый!

В надвигающемся рассвете я посмотрел на траншею и медленнокивнул. Она права. Экскаватор стоял всего в пяти футах от конца, может быть, всеми. Но это была самая глубокая часть траншеи, конечно. Пять или семь футов,где находился наибольший объем грунта.

Ты сможешь сделать это, милый, я знаю, что сможешь, умоляющезвучал голос.

Но убедил меня продолжать работу не он. Решающим для менястал образ Додана, спящего в своей роскошной квартире на верхнем этаженебоскреба, тогда как я находился здесь, в этой траншее, рядом с грохочущим,изрыгающим вонючий дым экскаватором, весь в грязи, с израненными руками,кровоточащими мозолями. Долан спит в своих шелковых пижамных брюках, а рядом сним одна из блондинок в его пижамной куртке.

Внизу, в огороженном стеклом помещении гаража, стоитсеребристо-серый «кадиллак», заправленный, с уже погруженными вещами, готовый кпоездке.

– Ну хорошо, – пробормотал я, медленно взобрался в кабинуэкскаватора, опустился в кресло и нажал на газ.

***

Я продолжал работать до девяти утра, а потом кончил – нужнобыло предпринять еще кое-что, а времени оставалось так мало. Моя наклоннаятраншея вытянулась на сорок футов. Этого должно было хватить.

Я отогнал экскаватор на прежнее место и оставил там. Он мнееще понадобится, и для этого придется отлить дополнительное количество топлива,но сейчас на это времени не было. Мне был нужен эмпирии, а во флакончике егооставалось так мало – нужно, чтобы таблеток хватило на сегодняшний вечер.., ина завтра. О да, на завтра, на славный праздник независимости – Четвертое июля.

Взамен эмпирина я передохнул минут пятнадцать. Я не могпозволить себе этого, но заставил себя. Растянувшись внутри фургона – мышцы моипри этом вздрагивали и дергались, – я думал о Долане.

Сейчас он перед самым отъездом упаковывает вещи, кладет всвой кейс деловые бумаги, которые будет просматривать в пути, туалетныепринадлежности, может быть, книгу или колоду карт.

А вдруг на этот раз он решит лететь? – послышался внутрименя зловредный шепот, и я не смог удержаться – из губ моих вырвался стон.Никогда раньше он не летал в Лос-Анджелес – всегда пользовался «кадиллаком».Мне казалось, что он просто не любит летать. Правда, иногда ему приходилосьпутешествовать самолетом – однажды он летал в Лондон, – и мысль о том, что онможет полететь, неотступно билась в моем мозгу, не покидая меня ни намгновение, словно зуд.

***

В половине десятого я достал из фургона большой рулонбрезента, аппарат, сшивающий проволокой, и деревянные планки. Стало облачно ичуть прохладнее – иногда Бог приходит на помощь. До этого момента я забыл освоей голове, потому что все остальное болело у меня намного больше, но теперья коснулся ее пальцами и тут же с невольным стоном отдернул руку. 'Я подошел кзеркалу на пассажирской стороне фургона и посмотрел в него – лысина былаярко-красная, покрытая пузырями.

В Лас-Вегасе Долан делал последние звонки, готовясь котъезду. Водитель наверняка уже подал «кадиллак». Между ним и мной оставалосьвсего семьдесят пять миль, и скоро «кадиллак» начнет сокращать это расстояниесо скоростью шестьдесят миль в час. У меня не было времени стоять и оплакиватьлысину, обожженную солнцем.