Корявое дерево - Рейчел Бердж

Он вскидывает руки и быстро отступает назад.

– Простите, простите!

То, как он это говорит, напоминает мне парней на пароме. Я опираюсь подбородком на сложенные руки, гадая, может ли ситуация стать еще хуже.

Стиг в замешательстве.

– Может быть, сварить вам кофе?

Моя голова так раскалывается, словно я не спала несколько дней. Я едва заметно киваю, потом тру виски. Звук кипящей в кастрюльке воды производит впечатление до странности будничное. Полагаю, мне нет нужды говорить ему, где что лежит. Я смотрю на него и вижу, как он, выдвинув из буфета ящик, достает оттуда чайную ложку. Вид у него такой, будто он здесь у себя дома, и это вызывает у меня еще большее раздражение. Он ложкой высыпает в кастрюльку молотый кофе, но до этого не разбивает в него яйцо, как это всегда делала Мормор. Прокипятив кофе несколько минут, он процеживает его через металлическое ситечко, лежащее на глиняном горшке.

Он протягивает мне одну из синих фарфоровых чашек Мормор, расписанных узором из цветов, тех самых чашек, которые она держит для особых случаев. Я пытаюсь заставить себя не досадовать по этому поводу, но все равно досадую. Стиг рукой показывает на стул напротив меня, и я жестом приглашаю его сесть.

– Так как же получилось, что тебе больше некуда идти? – спрашиваю я.

Стиг ерзает на своем стуле.

– Это из-за моего отчима. Все должны ему подчиняться. А я не захотел.

– Ты живешь здесь, на острове?

Он качает головой:

– Нет, я из Осло.

– Это же очень далеко. Как же ты здесь оказался?

– Как-то раз я приезжал в Шебну на каникулы вместе с моим отцом. – На его лице мелькает печаль. Он плотнее закутывается в свое кожаное пальто, затем, пожав плечами, добавляет: – Это место показалось мне очень милым.

Я прихлебываю кофе. У него не такой вкус, как у того, который варила Мормор. Мне казалось странным, что она смешивала молотый кофе с сырым яйцом, но теперь я вижу – она была права. От яйца вкус кофе становится менее горьким.

Стиг вскидывает одну бровь.

– Кофе не получился?

– Он без яйца, – бормочу я себе под нос, затем кусаю ноготь большого пальца. Детская привычка, которую мне давно следовало бы перерасти, как говорит мама. – Выходит, ты никого здесь не знал и не мог нигде остановиться?

– У меня было при себе шесть тысяч крон – достаточно, чтобы пожить в отеле с видом на гавань, но на пароме я заснул, и, пока спал, кто-то украл у меня бумажник. Я обнаружил это, только когда сошел на берег.

У него необычайно светлые голубые глаза, кажущиеся еще светлее из-за темной подводки. Он смотрит мне прямо в глаза, и вид у него искренний, но почем знать? Может быть, его и впрямь обокрали, а может быть, он явился сюда, чтобы обокрасть Мормор.

– И что же заставило тебя вломиться именно в этот дом?

Стиг опускает глаза и смотрит на стол.

– В гавани я слышал, как какие-то женщины говорили о некой даме, которая жила одна на краю леса. Они упомянули, что бедняга умерла во сне, оставив записку, в которой говорилось, что она хочет, чтобы в домике не переводилась еда и все было готово к приезду ее дочери. А еще одна женщина заметила, что дочь знает о похоронах, но приезжать не собирается.

От моей головы отливает кровь, и я чувствую тошноту. Мама знала, что Мормор умерла! Знала о ее похоронах! Стиг продолжает что-то говорить, но голова у меня начинает идти кругом, и я его почти не слышу. Когда же, интересно, мама собиралась мне сказать? Одно дело – жечь письма Мормор, но как она могла так капитально меня предать?

Стиг между тем бормочет, уткнувшись в свой кофе:

– Я пешком добрался до леса и увидел домик, о котором они говорили.

Мои кулаки сжимаются сами собой.

– Значит, ты просто взял и вломился в него?

Он сглатывает и облизывает губы.

– Входная дверь была открыта. Сначала я собирался остаться здесь только на одну ночь, но когда никто так и не явился…

– Ты расположился здесь, как у себя дома.

Он опускает голову:

– Простите.

Трудно поверить, что человек может родиться таким эгоистичным. Я открываю было рот, чтобы высказать ему все, что о нем думаю, но тут у двери начинает лаять Гэндальф. Комнату освещает желтый свет автомобильных фар, и Стиг тут же вскакивает и хватает свою сумку. Парень вперяет в меня осуждающий взгляд, и видно, как он напряжен и насторожен.

Я пожимаю плечами, как будто это что-то, не стоящее внимания, но и у меня нервы на пределе. Я, в общем-то, тоже никого не жду, и чего мне совершенно не хочется, так это, чтобы мама прознала, что я сейчас нахожусь здесь.

Стиг свирепо смотрит на дверь, потом опять на меня. Можно подумать, что его разыскивает полиция. От страха у меня начинает сосать под ложечкой… Когда я дотронулась до его пальто, то почувствовала такую ревность, такой гнев. Возможно, он причинил кому-то физический вред и теперь в бегах.

Я смотрю в щель между желтыми клетчатыми занавесками и вижу, что снаружи стоит «Вольво» Олафа.

– Ничего страшного, это просто сосед, – шепчу я.

В дверь стучат, и лицо Стига становится бледно, как мел. Подводка под его глазами размазалась, в волосах застряли щепки. Я понимаю, что и сама выгляжу не лучше. Я не принимала душ, не умывалась и не расчесывала волосы со вчерашнего утра. С моим изуродованным глазом я наверняка выгляжу как сущее пугало.

Сквозь щель между занавесками на меня смотрит женщина с красным лицом, и мы с ней обе вздрагиваем.

– Марта? Это Иша! – Она барабанит по оконному стеклу. Стиг поспешно удаляется в глубь гостиной, и на секунду мне начинает казаться, что сейчас он, возможно, притаится за клетчатым диваном Мормор.

– Что ты собираешься ей сказать? – шипит он.

– Не волнуйся, все будет в порядке, – бормочу я.

В дверь опять начинают молотить, так громко, что проснулся бы и мертвый. Дверь трясется – кто-то пытается открыть ее снаружи. Я бросаюсь к ней и отодвигаю задвижку. На крыльце стоят Олаф, усталый и настороженный, и огромная женщина в дубленке. Полагаю, это и есть Иша. Будучи на несколько дюймов выше Олафа и на целый фут шире, она выглядит довольно грозно. Ее щеки испещрены красными прожилками – вид у нее такой, будто она разделывала мясную тушу и не озаботилась вытереть после этого лицо. Что за срочность? Почему им обязательно надо было являться в такую рань?

Карие глаза Иши вспыхивают, она поднимает руку в перчатке к своему глазу, смотрит сверху вниз на мой и спрашивает громким басом:

– Это сделало дерево?

Я сглатываю и едва заметно киваю.

Иша хмурится, глядя на меня, как будто хочет сказать, что я слишком взрослая, чтобы лазить по деревьям.