Радио Пустота - Алексей Егоров

– Ты?

– Валюсь, мне одиноко без тебя. Знаешь, я все это время думал только о тебе. Моя ушла сегодня. Теперь я твой. Ты все плаваешь?

– Гав но плавает, – ответила она и прекратила общение.

Я закурил и для приличия снял штаны. Покопался в телефоне и снова набрал номер.

– Алло, – кто – то весело хохотал с той стороны и яростно дышал в трубку.

– Алло, это я, – гордо признался я.

– Да отвали ты, – грозно крикнула она, потом что – то упало и зашуршало, – извини это не тебе, – поправила она, – Джек постоянно лезет в ухо, ты же помнишь моего волчка?

– Мне грустно без тебя, знаешь, я все это время думал только о тебе. Моя то ушла от меня. На совсем. Как ты там, грустишь, думаешь, скучаешь? Как твой овощной бизнес? Вечная молодость? Как жизненный настрой? Как там лозунг дня. – «Давай в пятьдесят как в двадцать пять!!!»?

– Да пошел ты, – в том же тоне ответила она, – я тебе, тебе это говорю!

Трубку я отключил сам.

Остальным моим сказочным девушкам я звонить расхотел. Я пожал Сане руку и неспешно направился в парк. Здесь я нашел одинокую лавочку и прямо улегся на нее. Достал из кармана бутылку коньяка и отхлебнул с удовольствием. Звезды приветливо блестели на безоблачном небосводе.

– А звезды на небе такие блестящие, – громко выкрикнул я, – что не о чем и говорить.

На душе что – то творилось. Значит есть она еще, душа эта. Я аккуратно порылся в своей телефонной книге и понял что позвонить мне больше некому. Одни звонили только мне, узнавая, что скидку я сделать больше не могу, извинялись и больше не звонили. Другим пробовал набирать я, и узнавал о себе все то, что еще не знал. Она ушла, бывшие забыли, будущих нет. Мимо быстрым шагом проходила молоденькая девушка, зажав под мышкой маленькую скрипочку.

– Девушка, – пьяно заорал я, – дайте мне сой номер телефончика, я вам звонить буду.

Она испуганно обернулась и перешла на бег.

– Жаль, – раздосадовано решил я и отхлебнув коньяка с размаху зашвырнул телефон подальше в кусты.

Парк опустел. Мир опустел. Стало так тихо и безмятежно, что захотелось умереть. Вот так, прямо здесь на этой одинокой лавочке. А ведь возможно на ней свершались великие дела. Перочинный нож вырезал нежные женские имена. Влюбленные клялись друг другу в вечности. А возможно, эта лавочка и стоит здесь всю вечность. И Бог сначала создал эту лавочку, а потом уже все остальное. А может, он и есть, эта самая лавочка. Стоит тут в парке, а люди его ищут. И какую любовь может дать лавочка? Я смотрел в распахнутое небо и слезы почему – то сами собой покатились по моим щекам. Я умирал. Я прекрасно понимал что больше меня того, прежнего, больше не будет. Мне стало так одиноко и тоскливо, я скулил как щенок и наконец вырвал из себя всю мою правду:

– Полюбите меня кто нибудь, хоть за что нибудь! – Яростно выкрикнул я и зашвырнул следом и початую бутылку коньяка.

Глаза мои закрылись. Я еще раз всхлипнул и перевернувшись на бок, уснул пьяным сном.

Был промозглый ноябрьский вечер. Люди на остановке толпились и теснили друг друга, пытаясь занять наиболее привлекательное место для удачного попадания в приближающийся трамвай. Трамвай шел подрагиваясь, и неторопливо шурша, и отстукивая что – то понятное только ему, оледенелому и одинокому. Людская масса засуетилась, и меня вынесло на самую обочину. Сзади теснили, трамвай тяжело приближался. Я закричал от испуга. Но все четно. Он приближался. Кто – то рьяно толкнул меня к нему в объятия, вероятно пытаясь выгадать для себя удобную позицию. И нога у меня соскользнула. Я полетел. Трамвая приближался. Последнее что я увидел, были испуганные глаза проводницы, затем, скрежет колес. Мне показалось, что небесный воитель точит свой волшебный меч, проводя им по огромному точильному камню. Такой звук и остался у меня в ушах. Но я сгруппировался и закричал. Я так сильно кричал, я так сильно хотел домой, я так сильно хотел жить.

Потом все кончилось. Я открыл глаза и увидел маму. Она гладила меня по волосам и плакала:

– Это чудо, что ты остался жив, – шептала она, – это чудо.

Я открыл глаза. Голова снова болела. Вдобавок, было очень холодно и болело все тело. Она сидела рядом на лавочке и гладила мои взъерошенные волосы. Наконец я понял что это был только сон и поднялся. Она держала в руках открытую бутылочку коньяка, такую маленькую, но такую привлекательную, что я просто молча отобрал ее и засадил без промедления.

– Знаешь, – начал я без знакомства, – в детстве я однажды попал под трамвай.

– Я знаю, – тихо ответила она и улыбнулась.

Я почему – то не удивился, тепло разлилось по ногам и рукам, – Знаешь, мне тогда сказали что в таких случаях умирают сто процентов, мол, я просто чудом остался жив, представляешь?

– Я знаю, – так же уверенно и улыбчиво ответила она.

– А мне иногда кажется, что я именно тогда и умер. Как то читал в одном научно популярном журнале, что человек совсем не замечает мгновение своей смерти. Представляешь, просто идет себе идет и бац, в какой – то момент он уже умер, а дальше идет уже другой человек. А в это время его уже похоронили, оплакали. Зарыли в деревянном ящичке и все. А я иду себе дальше, только другой, и все вокруг иллюзия. Вчерашний день остался в прошлой жизни, здравствуй новая. И сколько раз я умирал, или ты? Разве кто скажет?

– Я знаю, – тон у нее был деловой и сухой как у меня во рту. Только пахло приятно и дорого.

– А кто ты? – наконец спросил я и поежился от холода.

– Я Вика, меня Сергеич прислал. Сказал что – бы я присматривала за тобой. Что – бы ты капиталы свои не просрал. Понимаешь?

– Ты от него? – сказал я, и вспомнил про волшебную банковскую карту и странного типа с вечной улыбкой на лице.

– Да от него, – сухо ответила она и показала мне жестом, что – бы я поднимался, – нам пора.

– А кто он? – Так же сухо спросил я и поднялся с лавочки. Кости затрещали, и боль пронзила спину насквозь.

– Какая разница, – ответила Вика и пошла в сторону стоящего в стороне Мерседеса, – поехали я отогрею тебя.

– Уууу, – заурчал я, теперь я отчетливо разглядел мою новую благодетельницу. Она была не высокого роста, аккуратно уложенные черные волосы, стройная, юбка карандаш чуть выше колен, белая блузка с заманчивым вырезом, оголяющим краешек ядовито красного бюстгальтера. На плечи небрежно накинутый плащ, болотного цвета. Яркая апельсиновая сумка и такие же высокие туфли. Леди была что надо.

– Виииикааа, – прицедил я сквозь зубы, как дорогое красное вино.

– Что, – отозвалась она?

– Ты правда согреешь мою измотанную душу?

Я уселся на заднее сидение Мерина и приятно оценил весь надлежащий комфорт, – у нас что – то будет? – Нагло спросил я в лоб.