Футбольная горячка - Ник Хорнби

В определенном смысле никого из нас нельзя судить: мямлящих, придуряющихся ирландцами и черными или псевдослоунов. Закон об образовании 1944 года, первое лейбористское правительство, Элвис, битники, Битлы, Стоунзы, шестидесятые… у нас не было иного пути. Я ненавижу «одиннадцать плюс». До войны родители, наверное, наскребли бы денег и устроили бы нас в маленькую частную школу. Там мы получили бы дрянное, убогое классическое образование и отправились бы на работу в банк. Экзамен «одиннадцать плюс», призванный установить систему отбора, снова сделал государственные школы допустимыми для приличных семейств. И мы, послевоенные ученики классических, оказались в культурном вакууме. Так что приходилось срочно чего-то набираться. А что это вообще за штука – послевоенная культура среднего класса предместий? Джеффри Арчер и мюзикл «Эвита», «Фландерз энд Суонн», «Гуны», «Адриан Моул энд Мерчант Айвори», «Френсис Дурбридж презенте» и нелепые выходки Джона Клиза. Неудивительно, что мы все хотели стать Мадди Уотерсом или Чарли Джорджем.

Встреча «Рединга» и «Арсенала» в четвертом раунде Кубка 1972 года стала первым и самым болезненным опытом подобного рода. «Рединг»была ближайшей ко мне командой Лиги – нелепый и непоправимый географический казус: ведь «Хайбери» находился от моего дома в тридцати с лишним милях, а «Элм-парк» – всего в восьми. У болельщиков «Рединга» было беркширское произношение. Но что самое странное, это их ничуть не волновало – они даже не пытались подражать лондонцам. Я стоял в окружении местных болельщиков – съездить в Рединг и достать дефицитный билетик было куда проще, чем тащиться в Северный Лондон. И пока я ждал начала игры (привычных для меня девяноста минут), со мной завели разговор болельщики «Рединга» – целая семья: отец, мать и сын – все в бело-голубых шарфиках и с розетками (розетками!).

Они стали задавать вопросы о моей команде, стадионе, шутили, подумайте только, – крестьяне, а туда же! – по поводу прически Чарли Джорджа, предлагали галеты, программки, газеты. Беседа начинала мне нравиться. На мой, как мне казалось, безупречный кокни они отвечали отвратительным заднеязычным "р", и наши отношения все больше напоминали приятную картину: «городской хлыщ повстречался с деревенщиной».

Все пошло наперекосяк, когда они спросили о школе: они что-то слышали о лондонских единых общеобразовательных школах и вознамерились узнать, правда ли это. Я плел, как мне показалось, целую вечность всякую околесицу о подвигах полудюжины мелкой шпаны из классической школы. И, видимо, настолько убедил себя самого, что Северный Лондон – это что-то вроде деревни между Холлоуэем и Айлинг-тоном, что когда отец семейства поинтересовался, где я живу, я ответил правду.

– Мейденхэд? – изумился он. – Так ведь Мейденхэд в четырех милях дальше по дороге!

– В десяти, – уточнил я. Но лишние шесть миль не произвели на него впечатления. Я понял, что у него на уме, и покраснел.

А он повернулся и окончательно меня добил:

– Тебе не следует болеть за «Арсенал», – сказал он. – Тебе нужно болеть за нашу местную команду!

Это был самый унизительный момент моего отрочества. Искусно придуманный, стройный мир внезапно рухнул, и его осколки упали к моим ногам. Я надеялся, что за меня отомстит «Арсенал» – разнесет команду третьего дивизиона в пух и прах и покажет, что к чему, ее тупоголовым болельщикам, но мы выиграли всего 2:1 (во втором тайме решающий гол забил крученым ударом Пэт Райc), и в конце игры редингский папаша взъерошил мне волосы и сказал, что по крайней мере мне недалеко добираться домой.

Однако печальный опыт меня не остановил: прошло не больше двух недель, и я реконструировал Мейденхэд как район Лондона, но зарекся ездить на выездные игры, проводившиеся поблизости, – только куда-нибудь подальше, где мне непременно поверят, что в моей обители в долине Темзы есть своя станция метро, уэст-эндская диаспора и ужасные, неразрешимые социальные проблемы.

Чтобы игра по-настоящему запомнилась, чтобы по дороге домой все внутри звенело от удовлетворения, необходимы следующие условия: смотреть игру вместе с отцом; до начала встречи забежать с ним в кафе, но сидеть за столиком только вдвоем; занять места обязательно на верхней западной трибуне между проходом и северными скамьями (потому что оттуда виден тоннель, из которого появляются игроки, и можно первым поприветствовать команду на поле); хорошая игра «Арсенала» и победа двумя чистыми голами; стадион должен быть полным или почти полным – это подразумевает, что противник сильный; нужно также, чтобы игру снимали для телевидения – лучше Ай-ти-ви для субботней передачи «Большой матч», чем для би-би-сишной «Матч дня» (я любил предвкушение); и чтобы отец был тепло одет (он часто приезжал из Франции без пальто, забывая, что в субботу может быть минусовая температура, и так ерзал на стадионе, что я стеснялся уговаривать его посидеть до финального свистка. Но всегда уговаривал. И он так замерзал, что когда мы шли к машине, едва мог говорить. Мне было совестно, но ненастолько, чтобы я рискнул пропустить забитый на последних минутах гол).

Очень много условий, поэтому неудивительно, что полное совпадение их случилось только один раз, когда в 1972 году «Арсенал» играл с «Дерби» и, вдохновляемый Аланом Боллом, победил чемпиона Лиги со счетом 2:0 – оба гола забил Чарли Джордж (один с пенальти, а второй после блестящего удара головой). В кафе нам достался отдельный столик, судья не проморгал, как снесли Болла, и отец не забыл пальто. Вероятно, я выдумал эту игру: она стала олицетворять для меня все на свете, превратилась в навязчивую идею. Хотя неправда: «Арсенал» был на самом деле хорош, голы Чарли Джорджа очень зрелищными, стадион переполнен и болельщики радовались успеху своей команды… 12 февраля стал именно таким счастливым днем, каким я его описал. Но сегодня важна нетипичность этой даты. Жизнь никогда не была сплошной победой 2:0 над лидером Лиги после обеда рыбой с гарниром из чипсов.

Я просил, умолял, ныл, и однажды мама сдалась и разрешила мне ездить на игры, проводившиеся на чужих полях. В то время я ликовал, а сейчас возмущаюсь: о чем только она думала? Неужели никогда не смотрела телевизор и не читала газет? Не слышала о хулиганах? Совершенно не представляла, что такое эти печально известные специальные футбольные поезда, которые везли болельщиков через всю страну? Меня же могли убить!

Когда я начинаю размышлять об этом сегодня, роль матери кажется мне абсолютно загадочной. Она не хотела, чтобы я тратил деньги на записи «Лед Зеппелин» или на билеты в кино, это понятно, не приходила в восторг, если я покупал книги. Но нисколько не возражала, чтобы я чуть ли не каждую неделю ездил в Лондон, Дерби или Саутгемптон, рискуя напороться на банду каких-нибудь полудурков, что со мной однажды и приключилось/Она никогда не препятствовала проявлению моей футбольной мании; более того, это она купила мне билет на кубковую игру с «Редингом» – поехала в мороз по заснеженной магистрали А4 и стояла в очереди, пока я был в школе. А как-то через восемь лет, вернувшись домой, я обнаружил на обеденном столе невероятно дефицитные билеты на финал Кубка между «Вест Хэмом» и «Арсеналом», которые она купила у сослуживца (за двадцать фунтов – у нее и денег-то таких никогда не было).