Вечера княжны Джавахи - Лидия Чарская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да как же ей не гордиться: ее сам Яшка отличил! Всем нам в пример ставил. Всем старым ученицам — новенькую. Срам! Позор! Осрамил нас Яшка! — кричала хорошенькая бледная хрупкая девочка по фамилии Ивина — отчаяннейшая шалунья в классе и сорвиголова, как я узнала впоследствии.
— Срам! Позор! Правда, Ивина! Правда! — подхватили в один голос все девочки.
— Травить Яшку! Извести его за это хорошенько! В следующий же урок затопить ему баню! — кричали в одном углу.
— Истопить баню! Непременно баню! — кричали в другом.
— Новенькая, смотри, если ты не будешь для Яшки бани топить, мы тебя изживем живо! — звенело в третьем.
Я ровно ничего не понимала, что говорили девочки, и стояла оглушенная, пришибленная. Слова «Яшка», «истопить баню», «травить» мне были совершенно непонятны.
— Только, смотри, не выдавать, не по-товарищески это! Слышишь! — подскочила ко мне толстенькая, кругленькая, как шарик, девочка, Женечка Рош. — А то берегись!
— Берегись! Берегись! Если выдашь, мы тебя сами травить будем! Смотри!
— Неужели, мадамочки, вы думаете, что она не выдаст? Ленка-то? Да она вас всех с головой подведет, чтобы самой отличиться. Вот, мол, я какая умница, одна среди них!
Я подняла глаза на говорившую. По бледному лицу Жюли было видно, что она злилась. Глаза ее злобно горели, губы кривились.
Я хотела ей ответить и не могла. Девочки со всех сторон надвинулись на меня, крича и угрожая. Лица их разгорелись. Глаза сверкали.
— Не смей выдавать! Слышишь? Не смей, а то мы тебе покажем, гадкая девчонка! — кричали они.
Новый звонок, призывающий к классу арифметики, заставил их живо отхлынуть и занять свои места. Только шалунья Ивина никак не хотела угомониться сразу.
— Госпожа Драчуникова, извольте садиться. Тут не полагается колясок, которые отвезли бы вас на ваше место! — кричала она.
— Ивина, не забывайте, что вы в классе, — прозвучал резкий голос классной дамы.
— Не забуду, мадемуазель! — самым невинным тоном произнесла шалунья и потом добавила как ни в чем не бывало: — Это неправда ведь, мадемуазель, что вы японка и приехали к нам сюда прямо из Токио?
— Что? Что такое? — так и подскочила на месте тощая барышня. — Как ты смеешь говорить так?
— Нет, нет, вы не беспокойтесь, мадемуазель, я также знаю, что неправда. Мне сегодня до урока старшая воспитанница Окунева говорит: «Знаешь, Ивушка, ведь ваша Зоя Ильинишна — японская шпионка, я это знаю наверное… и…»
— Ивина, не дерзи!
— Ей-богу же, это не я сказала, мадемуазель, а Окунева из первого класса. Вы ее и браните. Она говорила еще, что вас сюда прислали, чтобы…
— Ивина! Еще одно слово — и ты будешь наказана! — окончательно вышла из себя классная дама.
— Да ведь я повторяю только то, что Окунева говорила. Я молчала и слушала…
— Ивина, становись к доске! Сию же минуту! Я тебя наказываю.
— Тогда и Окуневу тоже накажите. Она говорила, а я слушала. Нельзя же наказывать за то только, что человеку даны уши… Господи, какие мы несчастные, право, то есть те, которые слышат, — не унималась шалунья, в то время как остальные девочки фыркали от смеха.
Дверь широко распахнулась, и в класс ввалился кругленький человечек с огромным животом и с таким счастливым выражением лица, точно ему только что довелось узнать что-то очень приятное.
— Ивина сторожит доску! Прекрасно! — произнес он, потирая свои пухлые маленькие ручки. — Опять нашалила? — лукаво прищуриваясь, произнес кругленький человечек, которого звали Адольфом Ивановичем Шарфом и который был учителем арифметики в классе маленьких.
— Я наказана за то только, что у меня есть уши и что я слышу то, что не нравится Зое Ильинишне, — капризным голосом протянула шалунья Ивина, делая вид, как будто она плачет.
— Скверная девчонка! — произнесла Зоя Ильинишна, и я видела, как она вся дрожала от волнения и гнева.
Мне было сердечно жаль ее. Правда, она не казалась ни доброй, ни симпатичной, но и Ивина отнюдь не была добра: она мучила бедную девушку, и мне было очень жаль последнюю.
Между тем кругленький Шарф задал нам арифметическую задачу, и весь класс принялся за нее. Потом он вызывал девочек по очереди к доске до окончания урока.
Следующий класс был батюшкин. Строгий на вид, даже суровый, священник говорил отрывисто и быстро. Было очень трудно поспевать за ним, когда он рассказывал о том, как Ной построил ковчег и поплыл со своим семейством по огромному океану, в то время как все остальные люди погибли за грехи. Девочки невольно присмирели, слушая его. Потом батюшка стал вызывать девочек по очереди на середину класса и спрашивать заданное.
Была вызвана и Жюли.
Она стала вся красная, когда батюшка назвал ее фамилию, потом побледнела и не могла произнести ни слова.
Жюли не выучила урока.
Батюшка взглянул на Жюли, потом на журнал, который лежал перед ним на столе, затем обмакнул перо в чернила и поставил Жюли жирную, как червяк, единицу.
— Стыдно плохо учиться, а еще генеральская дочка! — сердито произнес батюшка.
Жюли присмирела.
В двенадцать часов дня урок закона Божия кончился, и началась большая перемена, то есть свободное время до часу, в которое гимназистки завтракали и занимались чем хотели. Я нашла в своей сумке бутерброд с мясом, приготовленный мне заботливой Дуняшей, единственным человеком, который хорошо относился ко мне. Я ела бутерброд и думала, как мне тяжело будет жить на свете без мамочки и почему я такая несчастная, почему я не сумела сразу заставить полюбить меня и почему девочки были такие злые со мною.
Впрочем, во время большой перемены они так занялись своим завтраком, что забыли обо мне. Ровно в час пришла француженка, мадемуазель Меркуа, и мы читали с нею басни. Потом худой, как вешалка, длинный немецкий учитель делал нам немецкую диктовку — и только в два часа звонок возвестил нам, что мы свободны.
Как стая встряхнувшихся птичек, бросился весь класс врассыпную к большой прихожей, где девочек ждали уже их матери, сестры, родственницы или просто прислуга, чтобы вести домой.
За нами с Жюли явилась Матильда Францевна, и под ее начальством мы отправились домой.
Опять зажгли громадную висячую люстру в столовой и поставили свечи на обоих концах длинного стола. Опять неслышно появился Федор с салфеткой в руках и объявил, что кушать подано. Это было на пятый день моего пребывания в доме дяди. Тетя Нелли, очень нарядная и очень красивая, вошла в столовую и заняла свое место. Дяди не было дома: он должен был сегодня приехать очень поздно. Все мы собрались в столовой, только Жоржа не было.
— Где Жорж? — спросила тетя, обращаясь к Матильде Францевне.