Золотая пуля - Юрий Некрасов

Говорят, одна скво до последнего держала грудного ребенка над головой, пока вода не сожрала ее до костей, и белая гладь не сомкнулась над младенцем.

А потом однажды, по легенде, белая вода ночью пришла в лагерь линчевателей и убила всех. Медведь рассказывал, вода прямо охотилась за людьми, словно живое существо. Точно растворенные в ней мертвые индейцы сделали ее настоящей краснокожей, врагом белых.

И с тех пор к развалинам Солт-Лейк-Сити никто не рискует приблизиться, даже отчаянные байкеры-наркоторговцы обходят его стороной.

Роб помотал головой и огляделся. Какое ему дело до далекого Солт-Лейк-Сити? У него есть Джек Мормо. И свое озеро. Вокруг только сверкающая под солнцем белая гладь, куда ни посмотри. Лишь на горизонте видны голубоватые силуэты далеких гор… Стоп.

А нет, показалось? Роб прищурился, остановил мула. Черные точки. Точно, там что-то есть.

– Там, – сказал Роб.

Ведьма кивнула. Лицо ее… Роб отвернулся, сердце болезненно сжалось.

Ее лицо снова было лицом Бетти. Роб не понимал, как и почему это происходит, но это снова случилось. Чертово наваждение!

Он решился и снова посмотрел на нее. Вздохнул с облегчением.

Нет, не Бетти.

– Что ты там пялишься? – спросила Аэлита. Роб не ответил.

Наконец точки превратились в развороченные, сожженные боевые машины. Бронетранспортер без гусениц лежал на боку, выставив покореженные катки. Два ржавых танка, один без башни, на борту полустертая надпись «Собственность Джесопа», уткнулись друг в друга, словно родные братья. Рядом – огромный джип «Хаммер», который выглядел так, словно его разорвали пополам…

И везде – обгорелые, вросшие в соль, останки людей в камуфляжных куртках.

Армия? Вольные отряды? Распределители? Кто это был?

Роб покачал головой. Бери выше. Это регуляторы, гвардия правительства. Кто-то (да, понятно кто) уничтожил целый отряд охотников на порождения дьявола. Джек Мормо – настоящий дьявол.

– Что я здесь делаю? – снова задал он себе вопрос.

Если уж они не справились, мутанты и сверхлюди, то что здесь делает однорукий охотник за головами?!

Пришел умирать?

«Ну и местечко я себе выбрал, если честно».

– Яяяя, челове-ек… – снова запел он под нос, – постоянной печали. – Роб знал, что не попадает ни в одну ноту. Но песня все равно ему нравилась. – Я вечный неудачник…

Они продолжали путь.

Следующая партия боевой техники. Роб остановился, слез с мула и накрутил повод на антенну разбитого бронетранспортера. Дальше лучше идти пешком. Если у Роба ничего не выйдет, мулу-то зачем пропадать? Пусть живет.

Он оглядел трупы в камуфляжной форме.

– Ты их знаешь?

Ведьма покачала головой. Но Роб по глазам видел, что она лжет.

– Когда мы встретились, ты сказала, твоя лошадь сломала ногу.

Ведьма кивнула.

– Я всегда так говорю.

– Ты была с ними, здесь?

Аэлита молчала. Зной капал на них сверху, шипел на раскаленной броне сгоревших машин.

– Почему Мормо тебя не убил? В тот раз?

Лицо ведьмы дрогнуло.

– Откуда ты… – Она замолчала.

– Ранки, – сказал Роб. – Стигматы. Ранки на запястьях – у тебя там шрамы от прежних… он и в первый раз тебя распял, верно? Они поэтому не заживают?

Молчание.

«Все-таки она очень красивая», – подумал Роб.

– Я была в последней машине, – ответила Аэлита. – Не знаю, как это случилось… Мы ехали убивать его. Думали, Мормо будет скрываться, как скрывался раньше… как скрывались все, подобные ему… И вдруг он вышел нам навстречу. Совершеннейшая глупость. Мы думали, это будет легкое дело. Он убил всех. Всех моих товарищей и друзей.

– Но не тебя.

– Не меня. Может, я выглядела слишком жалкой. – Ведьма усмехнулась. – Или… – она помедлила, – в какой-то момент мне показалось, Мормо хочет, чтобы я вернулась.

– Зачем?

– Думаю, он ищет смерти.

Роб открыл было рот, ведьма покачала головой:

– Именно так. Он хотел, чтобы я вернулась и отомстила. Я уверена. Возможно, только ради этого он убил всех остальных. Чтобы у меня был повод вернуться. Мотив.

– Ерунда, – сказал Роб.

Аэлита помолчала.

– Да, это безумие. Но тем не менее это похоже на правду больше, чем сама правда.

Роб помедлил. Надо наконец решаться…

– Ты остаешься здесь, – сказал он.

– Да пошел ты! Я пойду с тобой, хочешь ты этого или нет.

– Что?

– Я… пойду… с тобой… – выговорила она раздельно.

И тогда Роб ее ударил.

* * *

В какой-то момент Роб решил сдаться. Махнуть на все рукой. Подкорректировать курс, даже не назад – в сторону. Просто уйти, загребая песок сапогами. Убраться с этого зеркального пластика. Нет уже сил терпеть. Здесь человек жить не может. Тут жарко? Холодно? Голова звенит. Глаза набухли, налились свинцом внутри черепа, давят на переносицу, как щипцы. Не надо про щипцы! Свалить, вырезать себя из этой тупой сказки. Нет такого персонажа в этой сказке! Почему он прется убивать царя горы? Кем он, Роб Стуммфилд, себя возомнил? Охотником за самыми опасными головами?! Апостолом справедливости? Или, того не замечая, он сам стал наживкой? Сейчас поверну. Еще шаг и точно… Поверну… Нет.

Он шагал и шагал вперед.

Костяшки до сих пор саднили. Ведьма шла следом и никак не унималась. Пойдустобойпойдустобой… Он врезал вполсилы, нос хрустнул, она упала. Увидев ее лицо, он даже устыдился на миг. Она заплакала. Негромко, по-девчоночьи. Тоненько заскулила, и Роб увидел вдруг, что это его дочь ревет от жестокого, но столь необходимого наказания, и оба они согласны с ним, но обида такая глубокая, такая жгучая, она разъедает их отношения, точно белая вода, переводит стрелки с защитника, эталона мужчины на самодура и грубую скотину. «Смог бы я ударить Бетти?» – от этой мысли заныли зубы. Роб опустил взгляд и никак не мог посмотреть Аэлите в глаза. А когда заставил себя, вздрогнул. Ее лицо постарело. Роб увидел, что прежняя молодость – тщательно наведенный морок. Магия. Роб плюнул, бросил ей на колени флягу с последней водой и пошел дальше. Один.

Наверное, она могла приказать ему.

Но она этого не сделала.

– Яяяя, челов-е-е-ек постоянной печалииии, – запел он вполголоса, шаркая ногами. В соли за ним оставалась вереница следов, придет ветер и хозяйственно заполирует все. Черта лысого стала бы Аэлита ему приказывать. Или все-таки рискнула бы? Почему нет? Марионетки медленные, плохо шевелятся, поговорить не о чем. Медведь так больше молчал. Эх, Медведь, Медведь. Роб на миг испытал угрызения совести. Он жив, а охотник – нет.