Драконова воля. Книга вторая - Агата Грин

— Посылай за врачом. Может, и успеет…

— Что значит «может»? — еще больше напрягся тот.

— У нас тут плад рождается, а они врачей не ждут.

Меня скрутило еще сильнее, настолько, что свет в глазах померк; я сползла со стула, слепая и глухая от боли. Едва этот спазм отпустил, меня скрутил новый, такой жестокий, что я завопила.

Блейн склонился надо мной и проговорил:

— Не кричи, горло сорвешь. Зажми лучше платок во рту.

Я открыла рот не от удивления и не потому, что была согласна зажать в нем платок, а лишь потому, что мне банально не хватало воздуха.

— Где врач? Где Нереза? — отрывисто проговорила я, хватая в перерывах между словами воздух.

— Врач будет, — успокоил плад.

— А Нереза?

— Какая Нереза?

— Моя! — взвизгнула я от боли.

Блейн придержал мою голову и вложил-таки мне в рот платок; я попыталась выплюнуть его, но когда случился очередной спазм, платок оказался как нельзя кстати. Я сжала его зубами и зажмурилась.

Когда пытка-схватка кончилась, Блейн осторожно опустил мою голову на пол, а затем подложил под нее мою сумку, чтобы мне было мягче. Я посмотрела на плада полуслепо и почувствовала на глазах горячие слезы. Мне было все равно, где, как и в чьем обществе я рожаю; физическая боль не шла ни в какое сравнение с ужасом, который я испытывала при мысли о том, что моему ребенку всего пять месяцев… Пять месяцев! Слишком рано, он не выживет!

Последовала еще одна схватка; я почувствовала сильный жар внизу живота.

Блейн безо всякого почтения задрал мою юбку и разорвал панталоны.

Мне было все равно, что он делает. Мир поплыл, стал мутно-красным и жарким, очень жарким; я ощущала, как каменеет мое тело, как работают мышцы, выталкивая ребенка, но сами ощущения были уже не настолько яркими, как сначала, и потому не настолько мучительными.

В какой-то момент стало легко, очень легко, и я погрузилась в блаженную темноту, отсекшую меня и от тюремной действительности, и от компании Блейна, и от боли, и от страха…

Я очнулась, как от толчка; пошевелилась и сразу начала приподниматься.

— Тихо, — произнес чей-то знакомый голос, — лежи спокойно.

Я проморгалась, обвела взглядом помещение и разом все вспомнила. Роды… пять месяцев… я перевела взгляд на свой еще не опавший живот и, ощущая себя разорванной и опустошенной, без сил упала на пол — точнее, на плащ, который мне постелили под спину. Еще подо мной были подушки, которые, вероятно, принесли позже.

Рядом был Блейн; я видела его краем глаза, но мне было абсолютно плевать на него и на все вообще.

Пять месяцев…

Блейн поднялся, подошел к столу и вскоре вернулся ко мне со стаканом воды в руке.

— Попей, — предложил он.

Я закрыла глаза. Зачем вода, зачем пить, зачем жить, если со мной такое произошло?

— Эй, красотка, — весело произнес плад, — ты меня слышишь?

Я никак не отреагировала, и тогда мужчина опустил стакан на пол и коснулся моего лица. Его руки были прохладными, а я горячей, и потому вздрогнула.

— Да что с тобой? — недоуменно произнес Блейн, и я почувствовала, как моих губ касается пламя жизни, которое он создал для меня.

Отвернувшись, я попросила:

— Не лечи меня…

— Ты и не нуждаешься в лечении. Все прошло хорошо.

— Хорошо? — непонимающе переспросила я.

— Как по учебнику: неожиданно, стремительно, огненно. Дракончика твоего врач унес. Орет, возмущается, огнем пышет во все стороны.

— В-врач?

— Мальчишка твой, — улыбнулся Блейн.

Мальчишка? Плачет? Огнем пышет?

— Но… пять месяцев… — вымолвила я, ничего не понимая.

— Что?

— Он пятимесячный…

— Тоже классика, — ответил мужчина. — Плады развиваются в утробе быстрее, чем обычные люди, а сильные плады — быстрее в два раза. Твой мальчик родился здоровее остальных.

Жив.

Здоров.

Роды как по учебнику.

Судорожно выдохнув, я хотела попросить, чтобы мне принесли сына, но силы меня оставили, и я отключилась.

После осмотра врач принял решение не переводить меня в больницу. Да, роды были стремительными, с разрывами, но при этом в деле участвовал огонь жизни, так что ткани стянулись сами, и кровотечение остановилось. Меня перенесли в камеру, но не в ту, где я ночевала, а в другую, более светлую и просторную, и уложили на кровати.

Напоив меня сладковато-горьким отваром, врач, молодой блондинистый мужчина с крупным носом, начал объяснять, что в ближайшие дни мне нужно много спать и восполнять силы.

— Где мой сын? Принесите его, — попросила я, делая попытку приподняться.

Нежно надавив мне на плечи, врач вынудил меня расслабиться и ответил:

— Нельзя, эньора.

— Как нельзя? — сипло удивилась я.

— У вас родился настоящий плад, драконова кровь. Он хоть и младенец, но очень опасен и может обжечь вас. А вы, как я вижу, уже знаете, что такое пламя смерти, — протянул мужчина, поглядывая на мою щеку.

«Шрам», — вспомнила я. Наверное, косметика слезла с лица во время родов…

— О ребенке не переживайте, он под присмотром сильного плада. Кормилицу мы уже ищем, и…

— Что? — прервала я врача. — Какую еще кормилицу?

— У вас даже молозива нет. Не пугайтесь вы так, такое иногда случается.

— Где мой сын? С кем? Если с Блейном, я убью вас, так и знайте!

Судя по лицу врача, моего сына оставили именно с Блейном.

Я еще раз попыталась приподняться и ахнула от боли.

— Ну что вы делаете? — укоризненно протянул врач и помог мне опуститься на подушки.

— Почему так больно? — вымолвила я. — Вы ведь сказали, что меня исцелило пламя жизни…

— Да, исцелило. Поэтому вам и больно: тело стремится к выздоровлению, работают мышцы, стягиваются ткани. Вам ли жаловаться, эньора! Вы после родов будете как новенькая. Вот что значит драконова кровь!

— Сын не обожжет меня, — сказала я, глядя на мужчину. — Пожалуйста, принесите мне его.

— Вы, наверное, не помните, но когда вы рожали, огонь в кабинете стоял стеной. Если бы не эньор Блейн, неизвестно, что произошло бы... И не забывайте, что вы в тюрьме и разбирательства по вашему делу только начались. Если вы продолжите требовать и возмущаться, ребенка своего вообще можете не увидеть.

Я смотрела на мужчину во все глаза, и мое сердце разрывалось. Как это — я не смогу увидеть своего ребенка? Как они посмели унести его от меня, не дать мне его после рождения? Это ведь мое право — приложить ребенка к груди, коснуться, поцеловать…