Майя Плисецкая - Мария Баганова

Еще одна прима Большого театра Ольга Лепешинская в своих поздних интервью тоже признавалась в своих близких отношениях с Вождем народов, в которого даже была влюблена. Сталин ей очень симпатизировал, прозвав «стрекозой». Она была активной общественницей и энергичным членом партии. Говорить с трибуны было для нее так же привычно, как выступать на сцене. «Я — абсолютно продукт советской власти», — откровенно говорила о себе сама Лепешинская. Благодаря расположению Самого она получила свою первую Сталинскую премию: «…когда Сталин прочитал имена кандидатов на премию — Файер, Уланова и третий человек, — он зачеркнул одну из фамилий, не будем говорить какую, и синим карандашом написал мою. Так я оказалась среди первых лауреатов Сталинской премии».

Плисецкая Лепешинскую не любила, отдавая, впрочем, должное ее незаурядному таланту танцовщицы: «…ее физические данные расходились с моими представлениями о красоте женского тела в балете. Но у нее были азарт, напор, бесстрашие, динамичное вращение. Публике была по душе авантажность Лепешинской, ее жизнерадостность. Хотя, не скрою, последнее было для меня ненатуральным».

Сама Плисецкая в партию не вступала, а выступая на концерте для НКВД, все время думала о том, есть ли в зале те, кто расстреливал ее отца? Кто рылся в их бельевом шкафу, листал книги на полках? Или тех, кто конвоировал мать в Казахстан?..

День 27 апреля 1947 года стал знаменательным в жизни Майи Плисецкой. Она впервые танцевала партию Одетты-Одиллии в «Лебедином озере». Самый известный балет Чайковского впоследствии сделался одним из ключевых в ее репертуаре.

При написании этой бессмертной музыки Чайковский вдохновлялся старинными немецкими легендами и горными пейзажами Баварии. Там действительно есть озеро, рядом со знаменитым замком Нойшванштайн, где вот уже несколько веков гнездятся лебеди. Наблюдая за ними, поэты сложили повесть о прекрасной принцессе Одетте, превращенной в лебедя проклятием злого колдуна — рыцаря Ротбарта.

В четырех актах балета чередуются реальные и фантастические картины. Празднуя свое совершеннолетие в дворцовом парке, принц Зигфрид покидает друзей, следуя за пролетевшей над замком стаей лебедей. Они опускаются на водную гладь и превращаются в прекрасных девушек, среди которых выделяется красотой их предводительница — Одетта. Зигфрид влюбляется в нее с первого взгляда и клянется в вечной любви. Но у его родни другие планы! На балу в замке, по велению матери Зигфрида, он должен выбрать себе невесту. Однако принц безучастен, пока не появляется Одиллия, девушка, невероятно похожая на его Одетту. Ей он и оказывает предпочтение, тем самым нарушая клятву. Но на самом деле Одиллия — это дочь злого гения — Ротбарта!

Поняв, что совершил роковую ошибку, Зигфрид бежит к озеру и молит Одетту о прощении, но не получает его. Тогда Зигфрид бросает вызов волшебнику Ротбарту. В сказке бурные волны разбушевавшейся на озере стихии поглощают Одетту и Зигфрида, но в СССР концовку изменили на хеппи-энд, и воды озера поглощали злодея Ротбарта.

Премьера балета состоялась в 1877 году на сцене Большого театра в Москве. Первой исполнительницей партий Одетты и Одилии стала Полина Карпакова. С тех пор партию Одетты-Одилии исполняли великолепные танцовщицы: Леньяни, Кшесинская, Уланова, Семенова.

Репетиции в Большом начались с «белого» адажио, то есть с партии Одетты. Эта часть получилась быстро, технически она не очень сложная, и тем более ранее Плисецкая уже танцевала лебедей — подруг Одетты. Финал акта — уход Одетты — она просто сымпровизировала, изобразив, как лебедь уплывает вдаль. Руки ее повторяли движения речных волн. Кто-то из присутствовавших артистов негромко, но слышно сказал вслух: «С этого ухода Плисецкая соберет урожай.» Голос был женский. «Пророчица» оказалась права: потом на этом месте каждый раз раздавались аплодисменты.

Но вот «черный» акт балета, партия Одилии, шел не так гладко. В балете есть очень сложное место, придуманное итальянкой Пьериной Леньяни. Она впервые в России — не в «Лебедином», а в «Золушке» — прокрутила 32 фуэте. Наблюдавшие за иностранкой из-за кулис петербургские артисты рты раскрыли: этого трюка тогда в России еще не видели.

Петипа обратил внимание на новинку и пристроил «трюк» в самый конец па-де-де Одиллии и Принца, подобрав для этого подходящую музыку. Но разумеется, Пьерина Леньяни тщательно хранила секрет своего «ноу-хау». Русские балерины, пытавшиеся повторить трюк, никак не могли понять, как именно делает свои повороты итальянка и как ей удается удержаться на одном месте сцены — «пятачке» диаметром полметра. На классных занятиях все старались, разогревшись, исполнить хоть три-четыре фуэте, некоторые дотягивали до восьми — и падали, теряли «точку». Танцовщицы знают, что при вращении необходимо фиксировать взгляд на своем отражении в зеркале репетиционного зала или на воображаемой «точке» в темноте зрительного, для чего следует не поворачивать голову вместе с корпусом, а, задержав ее насколько возможно, затем быстро повернуть, опередив вращение тела. По театральной легенде, повторить тот трюк получилось у одной лишь Агриппины Вагановой. Выйдя на середину, став в четвертую позицию, прошепелявя при этом себе под нос «она делала так», с ходу, без срывов коренастая русская девушка прокрутила все тридцать два. Один к одному. Но Ваганова примой не была. А честолюбивые русские солистки потянулись на выучку к Энрико Чеккетти: этот миланский виртуоз осел в России после успешных гастролей, стал первым танцовщиком, балетмейстером и репетитором Мариинского театра. Совместные усилия педагога и учениц принесли плоды: секреты итальянки удалось раскрыть, и фуэте стало непременной принадлежностью классических па-де-де. Первой русской балериной, показавшей публике свои 32 фуэте, была главная звезда Мариинки Матильда Кшесинская. Но мало того: переждав овации публики, балерина повторила их на бис. Газеты наперебой расхваливали ее выступления. Матильда была яркой, выразительной, очень техничной. Работоспособность у нее была необыкновенная. Утром она приезжала в репетиционный зал и подолгу занималась, вечером — спектакль, затем окруженная поклонниками прима уезжала кутить почти до утра, а на следующее утро снова появлялась в репетиционном зале, свежая и полная сил. Но не только ее балетные успехи, даже имя ее было запрещено упоминать в те годы в сталинской России, ведь, подумать только, Кшесинская была фавориткой самого Николая Кровавого!

Конечно, молодой Плисецкой было трудно соперничать с этими легендарными исполнительницами. Позже она заменила то проклятое фуэте, которое у нее не было стабильным, на стремительный круг. Но на прогоне и премьере фуэте получилось без задоринки, «на пятачке».

«Наверное, я танцевала «Лебединое озеро» несовершенно, — сказала однажды Майя Михайловна. — Были спектакли удавшиеся, были с огрехами. Но моя манера, принципы, кое-какие театральные новшества привились, утвердились. «Плисецкий стиль», могу сказать, пошел по миру. Со сцены, с экрана телевизора нет-нет да и увижу свое преломленное отражение — поникшие кисти, лебединые локти, вскинутая голова, брошенный назад корпус, оптимальность фиксированных поз. Я радуюсь этому. Я грущу.»

Однако она оказалась самым строгим своим критиком. Публика приняла ее Одетту-Одилию с восторгом. Газеты писали, что Плисецкая блистательно показала превращения, происходившие с ее героиней, то сбрасывая с себя колдовские чары, то снова становясь лебедем. Балерина постаралась переключить внимание аудитории с абстрактной техники на душу и пластику. Взгляды приковывались к рисунку лебединых рук, излому шеи; никто не замечал, что ее па-де-бурре не так уж совершенны. «Немало балерин «Гранд-опера» могли исполнить па-де-бурре отточеннее, с лучшим вытяжением подъемов, выворотнее, — признавала она. — А вот спеть руками и абрисом шеи тему Чайковского?..»