У судьбы другое имя - Анна и Сергей Литвиновы

– Почему вы ее все время защищаете?

– Да потому, что не убивала она! Я точно знаю!

* * *

Хотя Валя совсем не была уверена.

Слишком уж много в одной точке сошлось.

Никогда она не забудет, как, повинуясь пронзительному женскому крику, бросилась в дом. Распахнула дверь, промчалась по коридору. И – встретилась взглядом с Марией Первой. Та стояла на верхней ступеньке лестницы. Рукава ее эффектного, в деревенском стиле, платья были в крови. Губы тряслись, и певица лихорадочно, словно заведенная, выкликала:

– Он мертвый! Мертвый!

А публика столпилась внизу, у лестницы, и внимала звезде в полном молчании.

Валентина, повинуясь общей тягостной ауре, тоже словно к полу приросла. Ни двинуться, ни слова произнести не могла.

Но тут зловещую тишину прервал недоверчивый голос:

– Кто мертвый?

Мария судорожно выдохнула:

– Мой муж.

И зрительный зал мгновенно взорвался, заохал, заговорил разом.

А Валентина справилась со ступором, бросилась к хозяйке. Но подняться успела от силы на пару ступенек. Ее оборвал грубый голос:

– Стоять!

Испугалась. Замерла. Оглянулась: командует смешной толстячок. Тот, кто спрашивал, не училась ли она в консерватории. Сейчас от его хмельной расслабленности и следа не осталось. Стоит серьезный, сосредоточенный. И авторитетно кивает ей:

– Обратно, обратно, милочка. А вы, Мария Николаевна, сюда спускайтесь. И расскажите нам – нам всем, – что случилось.

Певица взглянула на него недоуменно. Однако покорно выполнила приказ – сошла с лестницы. Пробормотала:

– А что рассказывать? Я… я удивилась, что моего мужа долго нет. И пошла его искать. А он в спальне… мертвый. Там столько крови!

Ее губы вновь дрогнули. По щеке поползла слезинка. А новоявленный следователь констатировал:

– Значит, смерть насильственная. – И деловито поинтересовался: – Как убит?

– Но… ножом. В грудь.

И тут в разговор вмешался еще один мужчина. За столом, вспомнила Валя, он сидел на почетном месте – справа от Шепелева. Видно, друг. Или особо приближенный.

Он выкрикнул:

– Но вы в спальне вместе были!

– Я не была там! – истерически взвизгнула Мария Первая.

– Не ври, я сам слышал! Примерно час назад Шепелев спросил, где ты. А эта, – мужчина указал на Валю, – сказала, что в спальне! Он и отправился за тобой…

– Тихо! – рявкнул толстяк. И велел: – На второй этаж никому не подниматься. Я милицию вызываю.

И, пока набирал номер и разговаривал, Валя наконец смогла пробиться к Марии Первой. Ласково коснулась ее плеча. Попросила:

– Мария Николаевна! Вы, главное, не волнуйтесь.

А певица упала ей на руки и страшно, истерически зарыдала.

До приезда милиции они успели поговорить. Мария Первая клялась, что мужа в последний раз видела, когда исполняла «Рябину». По пути в библиотеку и обратно никого на втором этаже не встретила, ничего подозрительного не увидела. А сама в спальню зашла уже после того, как супруг был убит. Минут через десять, как проводила Валю. Кто-то из гостей спросил, где именинник, вот и пошла его искать…

«Подумай сама! Просто глупо: убить мужа, спуститься вниз, пообщаться с гостями, поговорить с тобой, а потом снова подняться наверх и якобы обнаружить труп. Если б я от него действительно избавиться хотела, куда хитрее бы придумала!» – горячо шептала Мария Первая Валентине.

Логично, конечно. Да и выглядела певица, когда провожала ее домой, совершенно беззаботной. Никаких, естественно, следов крови на платье. Она, безусловно, артистка, но не настолько талантливая, чтобы подобную беспечность сыграть.

Но все равно немного странно Мария сегодня себя вела. Весь день. Вдруг напилась – быстро, да еще и на людях. Песню спела, прямо скажем, необычную. Всегда только собственный репертуар исполняет, а сегодня на народное творчество потянуло: «Видно, сиротине век одной качаться…» Очень пророчески получилось.

А то, что табаком от нее пахло, когда со второго этажа спустилась, алиби вовсе не обеспечивает. Покурить могла и после убийства. Чтоб нервы успокоить.

Но, даже если Мария Первая и убила, топить ее Валя не собиралась. Поэтому на допросе хозяйку всячески выгораживала. О ссоре между супругами – из-за поездки на необитаемый остров – упоминать не стала. Что певица не в спальне была, а на балконе в библиотеке курила – подтвердила.

Следственные действия продолжались до двух часов ночи. Валя, повинуясь молящему взгляду Марии Первой, оставалась с ней до конца. Не потому, что боялась работу потерять, – просто жаль стало певицу. Совсем та выглядела несчастной, потерянной, одинокой. Никто из гостей даже посочувствовать не подошел. Уезжали, не прощаясь и пряча глаза, – общественное мнение Марию, кажется, приговорило.

Валя тоже была почти уверена: певицу арестуют. Или как минимум подписку о невыезде с нее возьмут.

Однако той просто велели – на словах – из Москвы с областью никуда не отлучаться. Записали все ее телефоны. И в начале третьего утра особняк опустел.

Едва последняя милицейская машина вырулила со двора, Мария судорожно схватилась за пульт: закрывать ворота.

– А я? – пискнула Валя.

– Останься тут. Пожалуйста! – Глаза Марии горели тревожным блеском.

– Нет. Не могу. Никак! – твердо произнесла девушка.

Бабуле она уже объяснила, что сложились особые обстоятельства и что приедет совсем поздно. Предложила: «Ты не жди меня, ложись!» Однако мама сердито возразила, что ночевать будет только дома, потому что на завтрашнее утро у них с подружками сауна заказана и место встречи – у нее.

Но ведь и от Марии никак не отвязаться. В глазах слезы, умоляет:

– Не бросай меня! Я… я боюсь здесь одна…

– Своего ребенка я не могу бросить, – отрезала Валентина.

А певица совсем растерялась, поникла. Пролепетала:

– Давай… давай хотя бы по рюмочке выпьем… На дорожку…

– Какая рюмочка? Я за рулем, – напомнила помощница.

И тоскливо подумала: гнев бабушки будет страшен, но все равно придется ей задержаться. Оставлять Марию в подобном состоянии после всего, что случилось, никак нельзя. И она строго спросила:

– У вас снотворное есть?

– Нет.

– А у мужа?

– Он… он, кажется, иногда пьет… – певица пока говорила о нем в настоящем времени.

– Где можно поискать?

– У него… у него в спальне.

«Ага. У вас и спальни, оказывается, отдельные», – мелькнуло у Вали.