Мемуары Эмани - Нина Алексеевна Ким
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Стой! Ты куда собралась? – спрашивает отец и глядит на мой наряд. – Неслыханное дело – дочь в штанах, позор какой!
Чувствую, как голос отца наливается гневом. Забежала в комнату, опустила железную щеколду и притаилась. Присела в уголке и думаю: «Открой, если сможешь», а сама трясусь.
Боялась отца. В это время пришел сосед, у которого я велик брала покататься. Он сразу догадался, кому отец угрожает:
– Нина там, – и улыбается понимающе.
Мужик был противный, ябеда. Частенько приходил беседовать с отцом, долго пил чай у нас и все качал маленькой головой, похожей на дыню. Рассказывал отцу про мои проделки.
* * *
На нашу улицу каждый день приходил старый узбек. Худой, загорелый бабай с седой бородкой и в выцветшей тюбетейке. Расстелет мешковину, разложит товар и ждет покупателей.
Разное продавал: курт – сушеные комочки соленого творога домашнего, семечки, шарики кукурузные. Целый день сидит под солнцем и дремлет, закроет глаза и клюет носом.
Я так тихо подхожу и кричу ему в ухо:
– Нечпуль? (Почем?)
Пока он глаза откроет, хватаю курт или шарик кукурузный и бегом за угол.
Через много лет такие кукурузные лакомства увидела в магазине. Попкорном назывались. Наверное, у старого узбека их делать научились. Никогда не покупаю, наелась в детстве. Да и стыдно. Бедный старик, почему я так изводила его? А он не бежит вдогонку, потому что остальное могут утащить.
Дядя Ваня-ябеда все это рассказывал и цокал языком, покачивая головой-дынькой. Отец слушал молча, но его лицо становилось красного цвета. Он покашливал и молчал. Так я выбила деньги на карманные расходы.
А сосед привил мне отвращение к ябедам на всю жизнь, мы их называли сексотами. «Доносчику – первый кнут!» – помните об этом и не доносите. Не сплетничайте никогда!
* * *
– Нина, дочь Алексея! – закричал он и заплакал. Не от стыда, от радости.
Почти через сорок лет я стояла на пороге дома у дяди Вани в городе Джамбуле. Была проездом и решила навестить бывшего соседа.
Он опять качал головой, похожей теперь на сморщенную дыню, цокал языком и вытирал слезы. Мы вспоминали папу, которого давно не было в живых, и жизнь в маленьком поселке на краю света.
* * *
Я бегу и перепрыгиваю через арык. Хлопковые кусты бьют по пяткам, уже не видно низеньких домов, а я все бегу. Мамин голос: «Стой, догоню тебя!» – звучит и растворяется в темноте. Сердце хлопает в груди, замираю и просыпаюсь от страха. Один и тот же сон гонит меня через годы.
Боюсь, как тогда в комнате. В тишине поскрипывает перо, дописываю упражнение по русскому языку. Вдруг послышалось чье-то дыхание, кто-то еще здесь есть, кроме меня. Чужой и страшный. Чувствую взгляд снизу из-под кровати. Подбираю под себя ноги, замираю на стуле. Потом медленно иду к выходу и стремглав вылетаю на улицу.
На следующий день рано утром пришел знакомый, который жил в нижней части поселка. Постучался в окно, спросил у мамы: «Как дела, у вас все нормально?» Сонная мама ответила, что все хорошо, удивляясь его вопросу. Позже, собираясь на базар, она открыла шкаф и остолбенела: вещей не было. Украл тот мужик, который прибегал рано утром. Странный был вор. Ему говорили:
– Отдай вещи, пошутил и ладно.
Он смеялся и разводил руками:
– Фокус-мокус! – возвращал украденное и уходил с миром.
В тот поздний вечер он спрятался под кроватью в комнате. Знал, что все ушли гулять на свадьбу к соседям. Взрослые, услышав мой рассказ, облегченно вздыхали, что со мной ничего не случилось.
Тот чужой взгляд и жуткий страх душили меня во сне. Я задыхалась и просыпалась вся в поту.
* * *
Какое же детство без чужих садов и огородов? Наскоро поужинав, надевала черные сатиновые бриджи, рубашку свободного покроя и кепку, под которую запихивала непослушные кудри. Незаметно уходила из дома и бежала к друзьям-сорванцам. Над нами висело опрокинутое южное небо с огромными звездами. Таинственный свет струился сверху и растворялся где-то там, не доходя до нас. В том измерении все было таким манящим и далеким, что мы просто смотрели вверх и молчали. Нигде больше я не видела таких ярких звезд, как в том небе.
Потом начиналась бесшумная атака. Ловко перелезали через дувалы – глиняные заборы – и хозяйничали в чужих садах. Швыряли горстями зеленые яблоки с деревьев на землю, обдирали виноградники и все, что попадалось по пути. И это приводило нас в дикий восторг.
Расходились по домам далеко за полночь. Я тихо пробиралась на кудури – корейскую печь, – ложилась рядом с бабушкой и засыпала с ангельской улыбкой на лице.
Но был дом на окраине, который мы обходили стороной. До сих пор помню высокого мрачного хозяина со следами оспы на лице, его щуплую жену и незаметных детишек нашего возраста. По двору бегала овчарка, злобно лаяла и бренчала цепью. Дальше простирались кукурузные и хлопковые поля. Мы ныряли в темноту высоких стеблей, чтобы обойти этот дом, по пути рвали недозрелые початки, нащупав их между шершавыми листьями. Уходили медленно и бесшумно, но собака чуяла нас издалека и захлебывалась лаем.
Много лет спустя я приехала домой на каникулы. Мама пересказывала все новости, потом всплеснула руками и пошла к книжной полке. Зашуршала газетой, отыскивая нужную заметку. Хозяин того мрачного дома поехал летом в Крым. На пляже неизвестная женщина схватила его и стала кричать:
– Задержите его! Это убийца!
Оказывается, в годы Великой Отечественной войны он служил в ополчении крымских татар, перешедших на сторону фашистов. Был палачом в карательном отряде и отличался особенной жестокостью.
Вот такая история с яблоками из чужих садов и домиком на окраине.
* * *
В шестом классе я убегала в коридоре от Женьки Чуваева. Худой, белобрысый, мчится за мной и кричит: «Стой, Тян!»
Бегу и вижу – стоят математичка и моя классная, Зоя Борисовна. До сих пор помню их имена, лица и фразу: «Какая талантливая девочка, но какая невоспитанная!»
В тот же год было классное собрание вместе с родителями. Зоя Борисовна заглядывала в глаза мамам учеников и рассказывала, какие способные у них дети. Взгляд классной руководительницы скользил мимо меня, мои родители не ходили на собрания. Я сидела одна. Передо мной и за мной была тень одиночества. Это стало главной зарубкой памяти того времени: одна, надейся только на себя.
* * *
И еще знаете, что я натворила?
– Дед