Белые тела - Джейн Робинс

– Что ты делаешь, Калли?

– Да просто хотела посмотреть на наши зубы.

– Как мило, – говорит мама, оставляя меня наедине с коробкой, так что я беру из нее три зуба, бегу наверх в спальню и прячу их в ящик с нижним бельем. Я решаю, что должна съесть их прямо при Тильде, но так, чтобы она не поняла, решив, что, если я осилю все три, вероятность того, что хотя бы один из них будет принадлежать ей, будет больше. Такая возможность появляется у меня через неделю или около того, когда мы приходим домой из школы: уже вечереет, в доме пахнет выпечкой. Мама сделала шоколадный торт «Захер», и когда мы приходим на кухню, она объявляет, что продала картину. В нашем доме это всегда повод для большого праздника. Мы понимаем, что для мамы работа учителем рисования – это источник стабильного заработка, то, что позволяет оплачивать счета, но ее картины – это совсем другое дело. Я сломя голову бегу в спальню за зубами, затем присоединяюсь к Тильде и маме, чтобы отведать торта с апельсиновым соком. Пока они поглощены разговором об абрикосовом джеме, я кладу зуб вместе с куском торта в рот и с усилием глотаю.

Однако зуб не проскальзывает вниз вместе с тортом, а остается у меня во рту. Я пробую снова, запивая соком, но на этот раз я поперхнулась, разбрызгав сок, и зуб выскакивает изо рта на стол. Я спешно накрываю его рукой. Тильда и мама не увидели. Они пропустили момент истины и продолжают разговор, так что я хватаю зуб и выбегаю из комнаты, откашливаясь, мама кричит мне вслед: «Ты в порядке? Пошло не в то горло?»

После такого я решаю не глотать зубы при людях. Я делаю это в ванной, закрыв дверь на замок. Первый из трех проходит внутрь с огромным глотком воды, но в тот же момент я замечаю, что Тильда не смыла воду в унитазе и ее бледная зеленовато-желтая моча все еще там, похожая на яблочный сок.

Зачерпываю стаканом немного жидкости и выпиваю ее так быстро, что не успеваю почувствовать ее вкус – возможно, это было что-то кислое, вроде лимона. Тут же ощущаю прилив удовольствия и воодушевления, но потом пугаюсь. Что, если я отравлюсь? Ночью во сне я вижу себя на больничной койке, меня обследуют мужчины в белых халатах, спрашивая: «Как эти микробы попали в тебя, девочка? Что ты делала?» И пока я отмалчиваюсь, скованная ужасной тайной, Тильда подходит ко мне, слезы застилают ее глаза: «Пожалуйста, Калли, просто скажи им. Это спасет твою жизнь». Но я знаю, что буду молчать до самой своей смерти. Утром я просыпаюсь разбитой и принимаю решение больше так не делать.

После той катастрофической встречи на Риджентс-парк я звоню Тильде, чтобы проверить, в порядке ли она, но на протяжении долгих недель каждый раз срабатывает автоответчик, и я начинаю увязать в этой затянувшейся тишине, постоянно беспокоясь за эмоциональное состояние сестры. Пожалуй, это какая-то навязчивая идея, потому что, когда я просыпаюсь по утрам, именно это приходит мне в голову первым. Теперь я уверена, что Феликс причиняет Тильде боль, как физически, так и морально, и по дороге на работу я продумываю, как можно было бы отдалить ее от него, а после работы регулярно захожу на controllingmen.com, чтобы обсудить эмоциональное насилие. Мне даже снятся сны о том, как я спасаю Тильду. Матери, бывает, видят сны о том, как они вытаскивают своих детей из полыхающего пламени или буйных волн, так и я регулярно вижу себя под водой, хватающей ее за волосы одной рукой и загребающей воду другой, пытаясь бороться с потоком безжалостной реальности. Это изматывает.

Порой я сажусь на автобус и провожу время в кафе «Коперник» на Керзон-стрит, напротив ее дома. Нельзя сказать, что я шпионю, скорее, мне приятно находиться к ней чуть ближе. Представляя, что сестре может понадобиться моя помощь, если случится что-то более серьезное, чем пара синяков, я сижу за своим любимым столиком у окна, откуда прекрасно видно дверь в ее дом и окна гостиной на втором этаже. Нет, ничего, в общем-то, не происходит. Новые жалюзи опущены, и невозможно даже предположить, что происходит за ними, так что я остаюсь наедине со своими мыслями, которые быстро превращаются в тревожные. Ловлю себя на том, что постоянно разрабатываю безумные планы, как можно выбраться из квартиры – выпрыгнуть из окна спальни на задний двор, например, там хотя бы стеклянная крыша смягчит удар, в отличие от бетона под окнами гостиной.

Я уже давно не видела Тильду и надеюсь, наступит тот день, когда она доверится мне и позволит помочь. Тем временем я концентрируюсь на записи своих наблюдений. Надо признать, «Досье» сильно изменилось. Раньше оно было просто тетрадью, куда я записывала что-то о Тильде время от времени, я прибегала к нему, только когда меня поражали какие-то ее поступки или если она говорила что-то, что меня огорчало. Но теперь я делаю записи почти каждый день, и в «Досье» больше информации о Феликсе, чем о ней. Мне показалось, что будет полезно сделать список всех его странных и зловещих поступков, я подробно описываю то, как он наводил порядок во всех ее шкафах, когда я впервые с ним встретилась, пишу об инъекциях витаминов – тогда пришлось принять этот факт, но теперь мне кажется, что это совершенно ненормально, – о том, как он спланировал отдых без ее ведома, о рабочих, которые делали в ее квартире черт знает что. И, самое плохое – признаки насильственного поведения: то, как он держал ее под водой на Темзе, синяки на ее руках и то, как она выглядит сейчас. Какая-то побитая и изможденная. Вот этим я занимаюсь сегодня – переработкой имеющейся информации, – а также добавляю свои размышления о том, что он изолирует Тильду, отстраняет от меня.

Я единственный посетитель в кафе, поэтому меня ничего не отвлекает и я спокойно занимаюсь записями полчаса или около того, растягивая горячий шоколад и откусывая по кусочку банан, который я взяла с собой из дома. Затем закрываю ноутбук и берусь за книгу, тот скандинавский криминальный роман «Художник», который я брала с собой к Тильде. Это история о серийном убийце, который вырезает подсказки на телах своих жертв ножом для бумаги. Я погружаюсь в него, но меня как будто отвлек какой-то звук или движение, я поднимаю взгляд и вижу, что входная дверь на противоположной стороне улицы открывается. Замираю, точно под гипнозом, ведь на протяжении всех часов, проведенных в «Копернике», дверь была наглухо закрыта, как непроницаемый барьер, удерживающий Тильду внутри, а меня снаружи.

Мне повезло: на тротуаре стоит моя сестра, некоторое время ее не видно за проезжающими машинами. Жду, гадая, выйдет ли Феликс вслед за ней. Но его не видно. Только она одна, озирающаяся по сторонам, в какой-то момент даже кажется, что она смотрит в окно кафе прямо на меня. Тогда я вижу, какие впалые у нее щеки, она даже худее, чем тогда, когда мы виделись на Ридженс-парк, выражение лица у нее хмурое. Но я не успеваю сделать какие-либо выводы, потому что она уже уходит прочь.

Кладу на стол монету в три фунта, убираю ноутбук и книгу в пакет вместе с недоеденным бананом и несусь к выходу, больно ударившись бедром о край стола. Останавливаюсь на выходе, не отрывая глаз от Тильды, она же идет по тротуару, а затем поворачивает к площади Шеперд-маркет. Теперь мне приходится почти бежать, следуя за ней по узкой дороге к мощенному булыжником заднему двору, залитому вечерним солнцем, где возле пабов пьют и курят сотрудники местных офисов. Тильда метрах в десяти от меня, пробирается через толпу с опущенной головой, чтобы ее никто не узнал, я почти догоняю ее, но она ныряет в газетный киоск. Я жду снаружи, за дверью, так что она не видит меня, а когда выходит оттуда, дотрагиваюсь до ее плеча. Она подскакивает, как будто ее ужалила оса.