Скиф - Валерий Красников

Погруженный в мысли, я не заметил, как мы вышли к балке. Алиша остановила своего жеребца еще в овраге, а мой рыжик, шедший следом, остановился сам. Оказавшись на земле, еще не в полной мере отрешился от дум и механически извлек из горита лук, тетиву и с помощью ног легко согнул деревяшку, инкрустированную костяными пластинами, ловкие пальцы нацепили петельку на отполированный добела кончик плеча.

«…воробушки! Оказывается, так тетива надевается!» – подумал и вспомнил, как метко Фароат умеет стрелять. Главное, не мешать парню, когда придет время делать это…

Балочка оказалась девственной от людей, но снимать тетиву я не стал: день впереди, мало ли что…

Журчал быстрый родниковый ручей, прозрачный и холодный как лед, бегущий в камыше под тенью одинокого серебристого тальника и осиновых зеленых кустов, из которых со всех сторон неслись соловьиные песни. Алиша повела коней на водопой к мелкой, но широкой полоске воды, где течение почти замерло. А я, оставшись в одиночестве, быстро сбросил с себя одежду и, сдерживая вот-вот готовое вырваться «ух!», плескался в ручье, натирая тело глиной и песком. Оделся в обновки Фароата и почувствовал себя заново родившимся. Штаны, куртка и чувяки приятно пахли кожей, рубаха – чистотой, а старую одежду – засаленное рванье, припрятал в камышах. Обломил веточку тальника и стал чистить ею ногти. За этим занятием меня и застала Алиша, вернувшаяся с водопоя. Сердце екнуло в ожидании упреков или какого-нибудь другого порицания, но ничего подобного не случилось. Девушка обошла меня вокруг, одобрительно поцокала языком, взяла за руку и стала рассматривать отмытые от грязи пальцы и ногти. Потом взглянула на свои руки, ойкнула и убежала. Около получаса я ее не видел…

Стреножил коней и пошел на прогулку вдоль ручья. В чистой воде рассмотрел едва шевелящих плавниками щурят, но поймать их руками не удалось. Зато когда спугнул пяток уток в камышах, Фароат во мне не сплоховал: выхватил лук, наложил стрелу и первым же выстрелом подбил зеленошеего селезня. Радовались от всей души мы оба…

* * *

Идем рысью по тракту к Гелону. Вокруг – ни души, только иволги снуют туда-сюда, пролетая над высушенной и вытоптанной сотнями ног землей. А справа и слева бескрайняя степь, поросшая густой высокой травой и белым ковылем. Переходили вброд две речушки, берега которых утопали в березняках, осинниках и густой уреме из черемухи и чернотала. Местами тракт врезался в глубокие балки, заросшие тучной травой с бесчисленным множеством цветов, над которыми возвышались зонтики душистой кашки.

Ехать в Гелон, после того как я признался, что броньку и меч Силак, скорее всего, отберет, мы выбрали единодушно. В Ильмек соваться остереглись, углубились в лес, который Фароат знал, как я учебный лагерь, и выскочили из него на тракт, по моим прикидкам, километрах в семи от городка. Солнце стояло высоко, и восточный ветерок, поднявшийся с утра, совсем утих. Жарило как в аду. Спасало, что по большей мере мы двигались рысью. Встречный воздушный поток хоть как-то освежал разгоряченные лица.

Поднялись на пригорок и внизу увидели десяток возков, движущихся к Гелону, и небольшой отряд всадников, сопровождавших повозки.

– Хэй! – воскликнула Алиша и пустила жеребца галопом. Пришлось и мне догонять безрассудную девчонку. Хотя, если подумать – права она: бегут путники, как и мы, за валы Гелона, спасаются от диких меланхленов.

Как выяснилось, присоединились мы к пахарям. Шесть семей, узнав о новом походе воинственных меланхленов, бросили свои наделы и, собрав все, что можно было увезти, решили отсидеться до уборки урожая в безопасном месте. Кое-кто из них еще помнил последний набег кочевников. Предводительствовал над беженцами мужичок с уже седеющей бородкой, назвавшийся Абаридом. Еще лет пятьдесят назад осевший на земле, сколот оставался воином, но сейчас пахари разучились воевать, метко стрелять на скаку и ко мне – воину, хоть и молодому, отнеслись с уважением. И даже обрадовались, когда Алиша заявила, что дальше мы поедем с ними. Сам Абарид был уверен, что враги испугаются защитников Гелона и уйдут к Танаису, тому, что дан. Он намеревался успеть собрать урожай. Был уверен, что посевы кочевники не тронут.

Фароат знал, Танаис – река, а вот почему Абарид уточнил это, вызвало удивление. Я стал расспрашивать и выяснил, что эллины в устье реки заложили недавно одноименный городок – полис[19]. Как жаль, что неведома мне история ни греков, ни скифов! Вот и узнал бы, как далеко в прошлое закинула меня судьба…

Так за разговорами быстро летело время. Солнышко катилось к горизонту, и когда наш караван доехал к берегу речушки, скорее ручья, Абарид развернул возки к темному пятну рощи. А стали на ночевку тогда, когда лесок тот объехали, чтобы с тракта ни света костра, ни дыма путники или враги не увидели.

Пахари наполнили водой большой, литров на тридцать, бронзовый котел с узким, вытянутым донышком, которое они воткнули или зарыли (самого процесса я не видел, коня купал) в землю и развели вокруг костер. Селезень, добытый с утра, был ободран, порублен на мелкие кусочки и брошен в закипающую воду. Туда же женщины пахарей высыпали небольшие кусочки вяленого мяса и зерно. Каша варилась долго, но показалась мне невероятно вкусной. Наверное, потому, что за весь день съел сухую лепешку, что выдала мне Алиша еще утром.

Взрываясь огоньками, трещали сучья в костре, повеселевший после нескольких глотков вина Абарид травил байки о былых битвах, в которых принимали участие его предки. Как оказалось, в предках у него был сам Геракл[20]! О Геракле я слышал не раз и даже пару его подвигов помнил. Перебив старика, как так получилось, сам не понял, наверное, тоже от выпитой кислятины, стал пересказывать о чистке героем Авгиевых конюшен. У костра сиживали мы с Алишой, Абарид, трое его сыновей и женщина, с которой меня никто не знакомил. Все они слушали раскрыв рты. Не фигурально, а именно так и сидели с открытыми ртами. Особенно потешила мое самолюбие Алиша. Как она на меня смотрела! Сколько гордости было в ее взгляде, когда я закончил пересказывать прочитанный когда-то миф.

– Все слышали? Сам Геракл – отец всех сколотов, работал как простой пахарь! – пробасил Абарид.

Его сыновья закивали, а я, пользуясь моментом, задал вопрос, терзающий меня с утра:

– Скажи, Абарид, – заговорил я проникновенно и с уважением. – Как по-твоему, чем может заняться молодой воин, оставшийся по воле богов без отца и рода, чтобы и честь не уронить и прожить славно?

Абарид долго не размышлял. Расчесав пятерней бородку, приосанился, прищурил глаз и поделился своей житейской мудростью: