Обнаженная в зеркале - Джордж Сильвестр Вирек

– А что Сидония?

– Она влюбилась в него. Однако Ги дорого заплатил за свою победу. Каждую ночь Сидония требовала от него плату за свою руку и за трон отца. Все изысканные любовные приёмы Ги она считала обычным проявлением чувств и воспринимала как должное. Хотя она была вполне удовлетворена его знаками внимания, косые глаза ревниво следили за мужем. Когда Альмарик умер, Ги наследовал трон.

– Теперь-то уж он смог показать себя полновластным хозяином?

– У него не оказалось такой возможности, потому что вскоре после этого великий султан Саладин без труда присоединил Иерусалим к своим владениям.

– Что случилось с Ги?

– Ему пришлось уступить королевство, но он сохранил свои богатства и – хоть не стремился к этому – свою жену. Султану не нужна была Сидония. Таким образом, она отправилась в изгнание вместе с Ги. Французские рыцари, которые ушли с ним, добыли ему другое королевство. Так он оказался – без всяких усилий с его стороны – королем Кипра.

«Интересно, где она всё это вычитала», – удивился Адам. Стелла, между тем, продолжала свой рассказ, не замечая его скептицизма.

– Ги не был рожден для сражений. Когда византийский император Эммануил протянул руку к Кипру, Ги сдался. Старый император прибыл на Кипр, чтобы получить корону Ги. Императора сопровождала его любимая фаворитка Зенобия. Когда-то она была цирковой наездницей, теперь же занимала место рядом с монархом. Ги не был бы настоящим французом, если бы не попытался возместить потерю королевства победой в постели Зенобии.

Однажды прекрасным весенним вечером они встретились в маленьком храме любви. Ловелас средних лет использовал все свои приемы, чтобы покорить Зенобию. Комната была насыщена благовониями, привезенными из Тибета. Огромные зеркала отражали каждое движение любовников. Ги не пытался взять Зенобию быстрым приступом, но действовал постепенно и осторожно. Он по-своему сражался за свое королевство.

– Зенобия испытала то же, что и остальные женщины?

– Она ожидала испытать невероятное наслаждение и ни в чём не препятствовала ему. Одна изысканная ласка сменяла другую. Казалось, сами зеркала готовы были покраснеть. Зенобия была заинтригована, но не потрясена. Рвение, с которым Ги предавался любовным утехам, напоминало ей игры молодого слона. Когда Ги прибег к позиции, по-моему, 48, из книги любви, она про себя рассмеялась. В завершении Ги использовал самую изощрённую любовную практику малайцев…

– Что именно?

Стелла пожала плечами.

– Я точно не помню, однако, она очень сложна и требует большого умения, а потому высоко ценится. После последнего возгласа притворного наслаждения Ги взглянул на Зенобию как тщеславный актер, привыкший к аплодисментам в конце спектакля.

Зенобия знала, что такое любовь, и не раз в своей жизни испытывала страсть. Она понимала, что бедняга пытался таким образом заработать свой приз – королевство Кипр. Любовные упражнения Ги забавляли её. Каждое механическое движение уменьшало его шансы вернуть себе королевство. Если бы он действительно сумел поразить её, она, возможно, нашла бы способ помочь ему…

– Ги понял, что произошло? – хмуро спросил Адам, усваивая урок.

Стелла рассмеялась.

– Ги, определенно, считал себя победителем. В беседе, которая последовала за любовным спектаклем, он поделился с ней честолюбивыми замыслами. Он нарисовал перед Зенобией блестящую картину её будущего – на троне рядом с ним и в его постели. О Сидонии даже не упоминалось. Зенобия не говорила ни «да», ни «нет». Она лишь загадочно улыбалась. Он принял её улыбку за согласие…

– Возможно, если бы он был на двадцать лет моложе, – начал Адам…

– Возможно… Но он не был, и переговоры с императором окончились неудачей. Эммануил получил королевство Ги и его богатства, но, разумеется, не имел намерения брать себе Сидонию. Внешне Ги вел себя с холодным достоинством – но внутри у него всё кипело от гнева. Перед тем как покинуть Кипр, ему удалось встретиться с Зенобией наедине. «Что я неправильно сделал? – спросил он. – В чём я ошибся? Прошу, скажи мне…». Зенобия звонко рассмеялась. «Ты всё делал правильно, – мягко ответила она. – Твоя техника была великолепной. Было всё – кроме любви». «Любовь, как сказал один остроумный француз, это всего лишь последовательность приятных трений», – возразил Ги с присущим ему цинизмом. «Это правда, но не вся правда. Должно быть ещё что-то, что заставляет сердце женщины учащённо биться…».

– Фикция плюс фрикция, – усмехнулся Адам.

– Если кто-то жаждет любви, то все малайские или индийские ухищрения могут оказаться бесполезными. Ничто, порожденное истинной страстью, не может быть неестественным, запретным или смешным. Но для любви необходимы двое влюблённых. И этого не заменит никакое самое искусное мастерство.

Стелла улыбнулась, поднялась и предложила Адаму сигарету из украшенного драгоценными камнями портсигара. Он принял сигарету, но не закурил, а вместо этого встал и откланялся. Удрученный и пристыжённый, он побрел к себе. Его слегка утешало лишь то, что не успел сделать ничего такого, что окончательно унизило бы его в глазах Стеллы.

«Возможно, я показался ей чудаком, но хотя бы не…», подумал он, даже про себя не решившись употребить непристойное слово.

СЛОВНО белый лебедь, «Мундания» тихо вошла в синие воды Неаполитанского залива. Программа развлечений предусматривала экскурсию в Помпеи, однако Стелла, по каким-то ей одной известным причинам, предпочла посетить мертвый город в сопровождении одного лишь Адама. Везувий благодушно взирал на некогда погребенный им город. Над кратером вулкана поднималось лёгкое белое облачко.

– Видимо, старый обманщик выглядел так же мирно и в тот самый день, перед тем как обрушить на город огненный ад, – заметил Адам.

– В то время море достигало того места, где мы сейчас стоим, – заметила Стелла. – Эта улица тогда была бы под водой.

«Откуда, черт возьми, она может это знать», – удивился Адам.

Шумные рестораны и отели выстроились вдоль дороги к месту, ставшему самым знаменитым кладбищем античного мира. «Словно кто-то открыл бар у кладбищенской ограды», – подумал Адам. Непрерывно тараторящие гиды предлагали всем свои услуги, но Стелла отмахнулась от них. Пройдя через тоннель, они оказались на мостовой мёртвого города. Древние дома и фонтаны, созданные людьми, которые умерли тысячелетия назад, глубокие колеи, оставленные римскими колесницами, – всё это глубоко взволновало Адама.

Стелла курила одну из своих странно пахнущих сигарет. Её дыхание участилось. Рука, до которой дотронулся Адам, была холодной и безжизненной. Он взял её руки в свои, словно мать, стремящаяся передать своё тепло ребенку. Длинные, тонкие пальцы Стелла слегка дрожали. В её глазах отражался ужас обречённого города в минуты гибели.

– Когда-то, – шёпотом сказала она, – воды этого фонтана были хрустально чистыми. Здесь старый поэт Квадратус[25]декламировал свои оды, которые никто не слушал. Мимо рабы несли в паланкине престарелого сенатора Насора на берег для морского купания… Представь себе Пятую Авеню без машин, с разрушенными небоскрёбами, обломками манекенов в витринах магазинов; или Бродвей, без театров, обезлюдевший; или Пиккадилли, пустынную и безжизненную…