Гроза над Цхинвалом - Александр Марков

Странное ощущение испытывал Сергей, въехав в Цхинвали. Война сюда еще не докатилась, жизнь шла по привычному, размеренному распорядку. Здесь еще не понимали, что происходит всего в нескольких километрах от города, на который накатывалась гигантская волна. Она уже захлестнула побережье, смыла все дома, которые там стояли, и какие дамбы не возводи – ее все равно не остановить, потому что осталось слишком мало времени…

– Я камеру не выключал, – негромко сказал Беляш.

– Вообще? – спросил Сергей.

– Ну да. Картинка дрожащая получилась, но думаю, будет видно, как обстреливали…

Они доехали до своего дома. Тот стоял пустой, хозяйка, похоже, к соседям ушла. Хасан отправился в автомастерскую. Выяснилось, что один из осколков все-таки задел машину и оставил глубокую царапину на переднем крыле. Нужно было посмотреть – нет ли более существенных повреждений.

Телевизионщики расположились на первом этаже, на старом, ужасно скрипящем диване с протертой, но еще не прорвавшейся обивкой. Теоретически камеру можно было подключить к телевизору, который стоял в комнате, но пришлось бы тогда искать нужные провода, их могло не оказаться, да и телевизор был старый, с выгнутым экраном и сделанным под дерево корпусом, возможно, что в его конструкции не предусмотрели вероятность подключения еще каких-то приспособлений.

Оператор отогнул от камеры экран – он убирался вбок совсем как стекло заднего вида на машине, плотно прилегая к корпусу.

– Заряжай, – сказал Комов.

Женька нажал на кнопку воспроизведения. Картинка походила на то, что Сергей видел в стекле заднего вида в машине Хасана. Она так же дрожала. Камера раздвигала кусты, протискивалась через них, смотрела на грузинские позиции. Потом оператор нес ее в руке, объектив чуть наклонился, на картинке была земля. Такое, наверное, должна видеть собака, когда она бежит, опустив голову, и нюхает чьи-то следы. На звуковой дорожке записалось их дыхание, тяжелое и хриплое. Они видели свои лица, немного испуганные, вновь испытывали боль, когда падали, разбивая коленки, но боль эта была уже глуше настоящей, той, что они испытывали в реальности.

– Вообще-то офигительно получилось, – сказал Сергей. – Буду в Москву звонить. Надо про все это рассказать.

– Ага, – сказал Беляш.

Арчил, облаченный в камуфлированную форму, робко жался на уголке широкой скамейки. Мимо пробегали вооруженные сосредоточенные люди, у каждого из них было свое дело, и Гегечкори остро чувствовал свою никчемность и ненужность.

– Арчи!

Гоча призывно махал ему рукой. Арчил сорвался с места и бросился к другу.

– Ну, все решено, – быстро зашептал тот. – Пойдешь со спецгруппой, – Беруашвили многозначительно поднял вверх палец. – Особой группой! – и снова зачастил: – Повезло тебе! С вашим заданием в историю войдете! Такое дело раз в жизни можно получить…

– Постой, Гоча, постой… – растерялся Арчил. – Что делать-то нужно будет? Я справлюсь?

– Само собой, – уверенно заявил Беруашвили. – Я обо всем договорился. У них один боец неожиданно слетел. Сожрал что-то не то… Да не волнуйся! Минное дело ты изучал…

– Только на сборах, – напомнил Гегечкори, – и то не сильно.

– Ерунда! – махнул рукой Гоча. – Специалистов в этой группе хватает. Парень ты крепкий, спортсмен. Русским и английским владеешь прилично…

– Это-то зачем? – не понял Арчил.

– Язык врага всегда знать полезно. А старшим с вами американец идет, – пояснил Беруашвили. – Это, брат, такой американец… О! От него многое зависит, – он внимательно посмотрел на друга, обхватил за плечи, ткнулся ему в грудь вспотевшим лбом, отстранился и почти проскандировал: – За-ви-ду-ю! Вернемся в университет, зайдешь в аудиторию, на груди – боевые награды… Не то, что я…

– А ты разве не со мной? – расстроился Арчил.

– Меня в штабе оставляют, – вздохнул Гоча. – Видишь? – и он расправил свои покатые плечи.

Только теперь Гегечкори заметил, что на друге красуются офицерские погоны.

– Человек должен соответствовать месту, которое занимает, – туманно пояснил Гоча.

Спецгруппа занимала небольшую комнату в казарме. Два парня лет по тридцати лениво повернули головы в сторону робко появившегося на пороге Арчила, но не произнесли ни слова. Третий (он был постарше) спрыгнул с подоконника и строго посмотрел на Гегечкори. Арчил, стараясь ступать увереннее, подошел к нему и представился, как учили. В ответ – ни звука. Темные, чуть навыкате глаза внимательно изучали замершего по стойке «смирно» резервиста.

«Все правильно, – думал Гегечкори. – Я для них новичок. Кот в мешке. А ведь нам вместе идти в бой…»

– Зови меня Вороном, – наконец заговорил темноглазый. – Это, – он мотнул головой в сторону молчаливых парней, – Гия и Котэ. Старшего группы будешь звать Боссом. А ты с этого момента – Студент.

– Слушаюсь, – быстро ответил Арчил.

– Вольно, – усмехнулся темноглазый. – Ремень подтяни потуже. Ботинки не жмут?

– Нет, – замотал головой Арчил, хотя, честно говоря, обувь была ему тесновата.

– Хорошо… – Ворон указал на лежащий в углу комнаты рюкзак. – Одень на плечи. Тяжело?

– Терпимо, – улыбнулся Гегечкори.

– Хорошо, – повторил темноглазый. – Имей в виду, не исключено, что придется долго идти. По горам.

– Выдержу, – заверил Арчил.

– Присядь. Встань. Попрыгай. Теперь бегом. Присядь. Встань.

Жесткие пальцы Ворона сжали запястье Арчила, нащупали пульс. Темноглазый помедлил, потом удовлетворенно кивнул:

– Снимай рюкзак. Можешь отдохнуть.

На площади перед Домом Правительства стоял микроавтобус «Газель», с логотипами одного из центральных телеканалов. Сверху к нему крепился огромный багажник, похожий не то на рюкзак, не то на горб. Несмотря на свою обтекаемую форму, он сильно портил аэродинамические свойства машины. Зато когда эта крышка снималась, и в рабочее положение приходило то, что под ней пряталось, это было сродни тому, что у горбуна вместо горба крылья окажутся. Самонаводящиеся ракеты, почувствовав такую приманку, устремлялись бы только к ней. Под крышкой багажника была огромная железная «тарелка», размером примерно такая же, как металлические круги, на которых дети катались когда-то с горок, только чуть потоньше. Ей важно было поймать сигнал спутника, поэтому «тарелка» принимала любое положение. С ее помощью можно было передавать какую угодно картинку из любой точки мира, главное, чтобы поблизости находился спутник (если можно считать, что космос – это поблизости) и вокруг не было строений, которые могли бы отразить сигнал от «тарелки».

Внутри машины высилась стена разнообразных приборов: усилители, магнитофоны под любые носители. Лет десять назад все работали на одном формате кассет, но теперь такого единодушия не было, снимали кто на чем горазд.