Обнаженная медицина. Рассказы дерматовенеролога о суровых врачах и "везучих" пациентах - Дмитрий Кушкин

Прошу вас, не надо совершать свои ошибки! Расплата слишком дорогая — здоровье и жизнь пациентов. И дело не в молодости. Молодость — недостаток, который очень быстро проходит. Дело в профессиональных компетенциях, в системе, которая их либо культивирует, либо отправляет бездарно с саперными лопатками в атаку на танки. Танкам это пофиг, а вот солдаты полегли. Но про войну я расскажу в другой главе.

[1]

Я пришел в интернатуру в середине 90-х к профессору Татьяне Витальевне Проценко, замечательной женщине, потрясающему специалисту. Она была самым популярным и уважаемым специалистов в нашей профессии. В Донецкой области население пять миллионов человек. И все сложные диагнозы со всей области стекались к ней. Когда она проводила профессорский обход или вела прием, собирались все — и врачи, и интерны. И все слушали, как она разговаривает с пациентами, как ставит диагноз, какое назначает лечение. Впитывали, записывали. Это был самый лучший мастер-класс, который я когда-либо видел. От таких специалистов зависит формирование будущего врача. Я просто пришел к ней, без всякого протеже, и сказал, что хочу у нее обучаться и заниматься диссертационной работой. Она меня спросила, чем я хочу заниматься: кожей или венерологией?

Здесь небольшое отступление. Дело в том, что это две составляющие одной специальности — дерматовенеролога. Но тот, кто работал в венеротделении, никогда не шел работать в кожу. А кто работал на коже, не шел работать в венеру. А дело происходило в 90-х годах, когда в стране была просто пандемия сифилиса. Уровень урогенитальных инфекций на фоне социальных потрясений, ломки и разрушения моральных устоев просто зашкаливал. Показатели заболеваемости зашкаливали среди всех слоев населения. И, чего греха таить, на венерологии зарабатывались хорошие деньги. Поэтому молодежь старалась попасть именно в венерологию и заниматься сифилисом. Тогда как раз появлялись первые дюрантные препараты пролонгированного действия. Делалась всего одна инъекция в день — лечить сифилис стало очень легко. В общем, специальность дерматовенеролог был очень популярная. Но и к инфекции относились крайне серьезно.

Дерматовенерология включает в себя две довольно специфичные специальности — дерматологию, то есть лечение заболеваний кожи, и венерологию — то есть исцеление от болезней «любви».

Интересно, но тогда в диспансере работало целое обследбюро, которое изучало, обследовало, выявляло половые контакты больных социально опасными инфекциями: сифилисом и гонорей. На дом к этим «половым контактам» выезжали врачи да с милицейским нарядом на милицейской машине. И людей активно привлекали к обследованию. Человек, зараженный сифилисом, подписывал бумагу, что он извещен о своем заболевании и об уголовной ответственности, если он кого-то заразит или даже подвергнет риску заражения. Попробуй тут сочкани курс лечения. А курс лечения в венотделении — это, в основном, не вполне социальный контингент.

Ой, какие в обследбюро проводились психологические беседы! Кино можно было снимать. Людей заставляли признаваться, где, когда, с кем они имели половой контакт. Самое интересное было наблюдать, когда разговор шел с лицами гомосексуальной ориентации. Вот они были настоящие партизаны. Никогда не сдавали полового товарища. Вообще в их среде страсти порой наблюдались такие нешуточные, что Санта-Барбара — легкий флирт. А нам-то, врачам, все равно, какая у тебя ориентация. Ты контакты давай. Контакты надо привлечь к обследованию. В общем, тогда было все очень серьезно.

Ну, а если пациент был более-менее социально адаптированной личностью, и имел (как бы это правильно сказать?) возможность, то его лечили амбулаторно. Делал инъекции и я.

Как-то пришел на прием пациент, мужчина. Все обговорили, решили. Срок лечения, длительность курса терапии, объем медикаментов. Тогда гонорар не называли заранее, да и после тоже. Была такса, которую по умолчанию знали все: и врачи, и интерны, и, самое интересное, что и пациенты, которые на это дело попадали. Так вот плотно закрываем дверь. Развожу три флакона бицилина в один шприц. Как учили, та еще ядерная смесь для сифилиса. Набираю препарат в шприц. Пациенту команда: «Снимайте штаны!» А в моем кабинете кушетки не было, поэтому инъекции в ягодицу мы делали стоя. Я, как только воткнул ему иголку в ягодицу, еще даже вводить препарат не начал, он рухнул вперед, как столб телеграфный. И лежит белый, думал, что и без сознания. Мужчины реально слабый пол, плохо переносят боль, не могут видеть даже каплю крови. Они вообще менее стойки, чем женщины.

Все это я усвоил позже, а вначале от подобных историй сам чуть в обморок не падал. Однажды ко мне пришел пациент с какими-то высыпаниями на груди, плечах и в паховой области. Решил взять соскоб, чтобы посмотреть природу «гнойничков». «Раздевайтесь», — говорю. Беру тонюсенькую иголочку и потихонечку скоблю. Из ранки выступает микроскопическая капелька крови. Но мужчина ее видит, тут же становится белый, как полотно. И, как стоял, так и упал на спину — как швабра. Он, бедный, головой так ударился. «Ну, все, — думаю, — убил пациента». Я бегом из кабинета, по коридору. Влетаю в другом конце к врачу-хирургу, кричу «Помогите! У меня пациент не дышит!» Доктор опытный бегом прибежал, сестре что-то на бегу крикнул. Прибежали. Нашатырь дали, давление померили, в чувство привели. Ржали потом надо мной. Все закончилось хорошо, даже сотрясения мозга не было. Но с тех пор все медицинские манипуляции мужчинам я делаю, исключительно уложив их горизонтально. И это еще не все. Прежде, чем их укладывать на кушетку, надо долго рассказывать, что мы будем делать, как и зачем. И что совсем не больно, и не страшно.

С точки зрения врача, именно мужчины — самый настоящий слабый пол. По негласному правилу все процедуры, связанные с болевыми ощущениями, им делают только в горизонтальном положении. А еще — долго и подробно объясняют, что будут делать и зачем. Иначе все — обморок!

Так вот, когда меня профессор Проценко спросила, чем именно я буду заниматься, я ответил, что… кожей! Она была очень удивлена, так как все, как я уже говорил, бежали в венерологию.

Почему я не пошел туда, куда все? Ну, во-первых, у меня у самого в детстве было кожное заболевание. Мне интересно было разобраться, откуда это берется. И потом — мне никогда не было интересно идти туда, куда идут все. Ну что там интересного, если туда уже побежали все? Ну, не могу я быть в очереди. Я всегда старался заниматься тем, чего никто до меня не делал. Например, первый получил международный сертификат аудитора по международному стандарту ИСО 9001 (системы менеджмента качества) и начал проводить аудит частных клиник на предмет соответствия требованиям по качеству. А сейчас я пока единственный в России, кто делает операции по методу Mohs при раке кожи. Мне всегда было интересно идти первым, идти впереди, идти в другую сторону от толпы.