Пройдя долиной смертной тени — 2. Благость и милость Твоя - Александр Варавин

— Лежи спокойно, — сказал Такрон и принялся втирать эту неприятно пахнущую мазь в его спину. Ощущение было не болезненным, но скорее освежающим и, что самое главное, будто снимающим тупую боль. Он обратил внимание на то, что волосы Такрона приобрели прежний вид «вороньего гнезда». Натерев его спину, Такрон осторожно перевернул Эрика на левый бок и, подняв его правую ногу, резким движением сдернул грязную повязку, закрывающую рану на бедре. Эрик вздрогнул. Такрон старательно замазал оба отверстия на его бедре этим же черно-коричневым «пластилином».

Удовлетворенный проделанным, лег, откинувшись на круглый булыжник, жмурясь от солнца.

Беспокоясь о состоянии своей спины, Эрик снова перевернулся на живот.

— Что теперь? — спросил он Такрона. — Нам нужно куда-то идти или бежать от кого-нибудь?

— Пока не понимаю, — раздумчиво произнес Такрон. — Я чувствую людей, которые ищут… Ищут кого-то, может, тебя… И это точно не маоисты. Пока ты спал, я поднялся туда… наверх. Там ничего не осталось, только горелая земля. Ни трупов, ни вещей… Даже остатков машины Лугонга нет. Нет гильз от выстрелов, нет следов.

— Может, нам укрыться где-нибудь в твоей деревне? — несмело предложил Эрик.

— У меня нет «своей» деревни, — равнодушно ответил Такрон. — Здесь, у границы с Тибетом, никакой шен не может постоянно жить в одном месте. Слишком многие охотятся за нами. Мы навещаем бонские поселения, если требуется наша помощь, но никогда более чем на три дня. Обычно через три дня за нами приходят.

— Кто приходит? — не понял Эрик. — Правительство? Китайцы? Кто?

— Лучше оставим этот вопрос, — твердо сказал Такрон. — Приходят те, кто до сих пор хочет заполучить то, что мы умеем делать. Послушай… У меня есть несколько тайных убежищ, которыми можно воспользоваться. Попробуем добраться до одного из них…

— Если кто-то меня ищет, — угрюмо пробурчал Эрик, — пусть приходят и забирают. А ты уходи один.

— Это очень здравая мысль, и я не преминул бы воспользоваться твоим предложением. Есть только несколько «но»… Лугонг попросил меня провести обряд возврата, и я обещал. Обряд не состоялся. Лугонг исчез. И в тебе оказалось нечто такое, что я не имею права оставить без внимания. Не потому, что ты человек какой-то особой ценности для меня, но я видел знаки, которые не в состоянии игнорировать.

— Какие знаки? — заинтересовался Эрик.

— Не сейчас, — отмахнулся Такрон. — Мы должны уходить.

Такрон принялся собирать свои просохшие пожитки обратно в холщовый мешок. Затянув лямки, он оставил мешок и снова скрылся в роще. Эрик остался сидеть, не решаясь тревожить спину и бедро. Такрон вернулся через несколько минут, принеся с собой палку с рогатиной, метра полтора длиной. Сноровисто очистил палку от веток и, достав из-за пазухи кусок материи, обмотал перемычку рогатины. Протянул Эрику.

— Используй как костыль, — сказал он. — Тащить тебя на спине я не буду.

Тот, постанывая, поднялся, оперся на костыль и сделал несколько пробных шагов.

— Думаю, что смогу идти.

Такрон закинул свой мешок за спину и, оглядевшись, размеренно зашагал вдоль холма, отклоняясь к северо-западу. Эрик, стараясь не отставать, заковылял следом.

Эрик проснулся с рассветом и привычно уставился на круглый красно-коричневый барельеф богини Кали, увешанной черепами и держащей в своих четырех руках атрибуты своей силы: голову демона, саблю, кинжал пхурбу и ваджру необычной формы.

Такрона не было. Наверное, по своему обыкновению, ушел шаманить в одну из ближайших бонских деревень. Они пришли в это полуразрушенное индуистское святилище два месяца назад, после бегства из уничтоженной деревни джанкри. Раны Эрика зажили буквально через неделю, несмотря на то, что передвижение по горным тропам было серьезным испытанием для неподготовленного человека. Однако, удивляясь самому себе, даже на самых тяжелых переходах Эрик чувствовал себя уверенным и полным сил. Может, и прав был Лугонг, когда говорил, что он меняется. Меняется из-за печати на его груди.

Святилище, прилепившееся к склону холма, покрытого непроходимым кустарником и молодыми дубами, видимо, было заброшено еще сотни лет назад. Краски и детали фресок на внешних стенах строения почти полностью выцвели и осыпались. На плитах из песчаника, которые представляли собой внешнюю отделку, зияли огромные дыры, обнажавшие кладку из темно-красных крашеных глиняных кирпичей, поврежденных временем. Остроконечная крыша постройки в некоторых местах обвалилась до сквозных дыр, что невольно способствовало хорошей вытяжке для дыма от костра, который они с Такроном жгли холодными темными вечерами.

Более или менее сохранился только барельеф Кали на внутренней стене, со слепыми глазами, взгляд которых Эрик встречал каждое утро. Небольшое раздражение вызывал только отвалившийся нос на лице богини. Несколько раз он пытался прилепить сделанный из глины кончик, старательно смазывая его слюной, но безуспешно. Нос все равно отваливался, вызывая гомерический хохот у Такрона. «Тебе нужна женщина, — говорил ему Такрон. — Глиняная богиня не поможет. Хочешь, я приведу тебе одну и она научит тебя тантре. Здесь недалеко есть очень спелая вдова, ты ей понравишься».

Эрик тоже смеялся, представляя себе эту вдову. И вообще, в последнее время он смеялся очень часто. Впервые в жизни он чувствовал себя нормальным уравновешенным человеком. Резкие перепады настроения, от эйфории до гнетущей черной меланхолии, практически исчезли бесследно. Как и вспышки гнева, беспричинной слезливости и упадка сил. Такрон твердил, что все это влияние печати Дордже. Эрику же было по-хорошему плевать на то, чьим бы влиянием это ни было.

Он позволил Такрону начесать себе пряди волос и с удовольствием пользовался палочкой для ковыряния в волосах, подаренной тем же Такроном. Конечно, никакой шаманской чувствительности он не приобрел, но сам ритуал чесания кожи головы вызывал ощущение комфорта и, может, совсем немного, помогал сосредотачиваться на какой-нибудь мысли.

Как-то в один из вечеров Такрон спросил его, знает ли тот, почему буддисты бреют голову.

— Конечно, — уверенно ответил Эрик, — это символ отрицания страданий окружающего мира и закрытия сознания от внешних раздражителей.

— Но почему именно волосы на голове? — настаивал Такрон.

Ответ пришел к Эрику сам собой.

— Они хотят жить вне этого мира, — словно пробуя эту мысль на вкус, ответил он. — Не чувствовать движения энергий природы, других существ и явлений. Замкнуться только на собственном внутреннем мире.

Такрон утвердительно кивнул:

— Вот зачем я ношу эти… вибриссы.

— Как же быть людям, беспричинно лысеющим с возрастом?

— Мне их очень, очень жаль… — сделал Такрон скорбное лицо.

Оба смеялись.

Эрик вышел через полуразрушенный проем и начал спускаться по склону. До ручья с запрудой было полчаса ходу вниз под гору. Запруду сделал Такрон в первые же дни после их прибытия. Отвод воды от горной речки и плоская глыба, чтобы запирать этот садок. Каждый вечер следовало крошить в запруду ячменную муку и крошки от лепешек. Зато утром, перед рассветом, подкравшись как можно тише и заперев водный отвод, можно было поймать рыбу. Что и происходило почти каждый день.