Ох уж эти Шелли - Юлия Андреева

Уильям Годвин не пустил их на порог дома, велев Фенни вынести вещи Мэри и Клэр. Удар был настолько неожиданным, что, не окажись рядом Перси, ее сердце разорвалось бы на куски. Обожая отца, считая его своим духовным наставником, Мэри не могла постичь, что же произошло, она была умной девушкой, много читала, выписывая особенно понравившиеся места из произведений философов и поэтов, и вот теперь, сидя в дрянной гостинице с подавленными не меньше нее Перси и Клэр, она пыталась собрать по крупицам свой разрушенный мир и осознать, что же она не так сделала. Чем оскорбила отца и память незабвенной матери?

Она не могла поверить, что ее отец, всю жизнь ратующий за свободную любовь, вдруг разгневался из-за того, что она связалась с женатым мужчиной, который по определению не мог жениться на ней, вернув ей тем самым честь и доброе имя. Да, Херриет Шелли была молодой и вполне здоровой. Мэри не желала ей зла и не собиралась ждать, когда та преставится, чтобы выйти наконец замуж за Перси. Три года назад Перси бежал с Херриет из дома, и какое-то время они были счастливы. Но, когда Перси приехал в Лондон повидаться с Годвином, между мужем и женой уже не было огня, их любовь умерла, превратившись в привычку, а Мэри считала постыдным жить с человеком, к которому ничего не чувствуешь. Так учил ее отец, он много раз повторял, что церковные понятия устарели и обветшали и что, если женщина ничего не чувствует к своему мужу или если муж разлюбил жену, дальнейшее их пребывание под одной крышей приводит к ненависти и взаимным попрекам. Опять же с Пэрси у Мэри было много общего, они могли часами разговаривать о поэзии и литературе, чего он не мог делать с ограниченной, малообразованной Херриет.

Упорно думая об отце и о его реакции, Мэри не отдавала себе отчета, что Уильям Годвин давно и непоправимо изменился, утратив прежний блеск и апломб. Что движение "Корреспондентских обществ" давно уже было разгромлено и, пока она изучала философские трактаты или переписывала стихи в блокнот, силы тьмы одержали решительную победу.

Теперь пламенный революционер с Живодерной улицы был вынужден довольствоваться литературной подёнщиной. Он уже давно ничего не подписывал своим некогда громким и славным именем, а под различными псевдонимами сочинял школьные пособия и книги для детского чтения, занимался составлением сборников. Словом, был защитник "Политической справедливости", да весь вышел. Счастье, что хозяйкой издательства числилась его новая жена. Он же был принужден сидеть тише мыши, не смея лишний раз носа высунуть, так как любое упоминание о журналисте Уильяме Годвине повлекло бы за собой немедленное закрытие издательской фирмы, а с чего тогда жить?

Недалеко от дома находилась лондонская живодерня, и летом, когда ветер дул со стороны скотобойни, от запаха крови и разложения было не продохнуть. Пока Мэри жила в доме отца, она как-то приспосабливалась к неприятным запахам, но после того, как однажды вдохнула воздух свободы, о, она ощутила разницу! Вот если бы отец мог бросить это место и переселиться на природу, насколько бы очистились его мысли, как бы он задышал полной грудью и тогда, может быть, снова начал писать. Но отец отверг в гневе свою, как ему казалось, "падшую", а на самом деле лишившую его последней надежды дочь, предпочитая и дальше заниматься нелюбимой работой и вдыхая миазмы разлагающейся плоти.

Такая бурная реакция со стороны отца была связана не только с непослушанием дочери, утратившей девичью честь. После их опрометчивого поступка мистер Годвин просто уже не мог принять падшую дочь обратно и при этом надеяться и впредь получать пособия от государства и церкви.

Изначально он питал надежды относительно юного Перси Биши Шелли, который смотрел ему в рот и открыто называл учителем. Ведь кто такой Шелли? Наследник баронет-ского титула и крупного состояния, когда он получит все это, неизвестно, но рано или поздно получит. Баронет имеет все шансы со временем сделаться весьма влиятельной фигурой в политических кругах. Следовательно, сохрани они добрые отношения учителя и ученика или, еще лучше, отца и сына, поднявшись на гору, Шелли втащил бы за собой и старика Годвина. То есть, мечтая заполучить Шелли в зятья, старый Годвин грезил не новым домом и приличным доходом, он спал и видел, как снова окажется в гуще политической борьбы, как расправит плечи и…

Конечно, все портили политические взгляды неофита. Его отнюдь не бездарная брошюра "Необходимость атеизма" настолько не понравилась руководству Оксфордского университета, что юноша был исключен. Не помогло даже высокое положение, которое занимала его семья. Не помогли обычные отсылки к юношескому максимализму и просьбы простить неразумное чадо.

Потом следующий, не менее глупый шаг — Шелли женился на дочке трактирщика Херриет Вестбрук. Чего ради было жениться, когда дуреха явно сама вешалась на шею красавчику Шелли? Такая была бы счастлива, одари её Перси ночью любви, в дальнейшем хорошие воспоминания помогли бы ей скрасить тяжесть предстоящей жизни. Но юный глупец решил поступить благородно. Молодая дурь и неоправданное донкихотство. Рыцарь на белом коне пожелал спасти прекрасную Херриет от деспотичного папеньки. В результате родители Шелли не только указали молодоженам на дверь, но и, назначив денежное содержание, предложили заранее отказаться от баронства в пользу младшего брата.

Хорошо еще, что в те дни, когда юный романтик вел переписку и затем навещал Годвина в его берлоге, хитрый пройдоха сумел-таки уговорить благородного дурака подписать некоторое количество векселей под ростовщические проценты. Деньги были срочно нужны для издательства. Отдавать долги предполагалось после того, как Шелли получит наследство от деда или отца. Так что Годвин рекомендовал ему пока что не думать о вдруг открывшейся перед юным мечтателем финансовой пропасти.

Когда же Шелли в порыве истинной любви, не требующей соблюдения условностей, все, как говорил и писал учитель, забрал из дома дочь Годвина — Мэри — и падчерицу Клэр, соседи, помятуя о пирушках, устраиваемых на Живодерной улице юным аристократом, пришли к заключению, что Годвин, на котором клейма некуда ставить, выгодно продал заезжему баронету двух бесполезных в хозяйстве девок.

Слух распространился так быстро, что бывший журналист не скоро сумел сообразить, что делать. Если бы он принял в своем доме потерявшую девичью честь Мэри и, возможно, такую же Клэр и продолжал общаться с Шелли, как будто бы все так и должно быть, соседи забросали бы их семью камнями, ну или, по крайней мере, больше Годвин уже не мог бы рассчитывать на пособия и дотации. Короче, хотел поживиться за чужой счет и в одночасье лишился двух дочерей и видов на богатенького почитателя.

Шелли тоже был подавлен подобным поведением "небожителя". Как можно проповедовать одни истины, а жить по другим? Нет, здесь определенно что-то не так, он в чем-то не разобрался, чего-то не понял. Ослепленный святой верой в людей, Перси не мог свыкнуться с мыслью, что великого Годвина больше нет и все это время он общался не с великим человеком, а с его тенью, с кривым отражением в не менее кривом зеркале окружающей действительности.

Потом, немного придя в себя и обдумав ситуацию, в которой они оказались, Мэри предложила Перси переписывать его произведения, у нее был хороший, понятный почерк. Совместная работа сблизила их еще больше, и теперь Мэри мечтала только о том, чтобы всегда соответствовать его идеалу "истинной любви", которой Перси преданно служил.