Личное дело женщины-кошки - Дарья Донцова

– Смысла нет. Слово «бабки» в данном контексте следуетперевести как рубли или доллары, – пояснила я.

Француз выпучил глаза.

– Он предлагал выпить за шлюх?

– Нет, – сдерживая смех, ответила я, – за деньги.

– Старухи, которые продаются? – не врубался переводчик. –Тот русский геронтофил! О, ля-ля! Однако он смелый человек, не всякий прилюднопризнается в своих секс-пристрастиях!

– Да нет! Он вел речь о валюте! – я упорно пыталась внедритьв мозг дурака правильную информацию. – Об ассигнациях! Средство расплаты!

– А при чем тут бабушки? – изумился переводчик.

Я махнула рукой и ушла. Бабушки здесь ни при чем, но еслиберешься за ремесло переводчика, то надо хоть изредка покупать книги и газетына том языке, с которым работаешь.

Кстати, иногда меня поражают и пассажи в книгах. Читаланамедни детектив, переведенный с французского, и пришла в глубочайшееизумление. Один из главных героев – военный, педант до мозга костей. Автор надвадцати страницах описывает, как этот генерал гладит брюки перед торжественнымвечером, где ему должны вручать награду. Далее следует рассказ о церемонии,цитирую почти дословно: «Он шел по скрипучим половицам сцены, ощущаяневероятную гордость. Да, настал звездный час его карьеры, пик успеха!Начищенные ботинки сверкали, как зеркало, складка на брюках походила набритвенное лезвие. Вот приближается министр, сейчас он приколет орден к кителюгенерала, который уже украшают пятна компота и куски сухофруктов». Прочтяпоследнюю фразу, я сначала не поняла, о чем речь. Минуточку, каким образомфренч чистюли оказался в пятнах? Вояка промочил горло в буфете и облилсякомпотом, забыв привести себя в порядок? Ну ладно пятна, их, увы, никуда недеть! Однако ломтики сухофруктов! Почему он их не стряхнул? Но уже черезсекунду недоумение прошло и я начала смеяться. «Компотом» французы именуютразноцветные планки, украшающие мундиры. Чтобы не звенеть орденами и медалями, когдаих много, бравые военные прикручивают или пришивают такие полоски. Вот их-то иназывают «сухофруктами». А глупый переводчик так и написал – компот.

Ну да я отвлеклась. Одним из положительных моментов работы синостранцами была отличная зарплата, вторым – возможность купить у них вещи.Те, кто приезжал в Россию не первый раз, хорошо знали, что надо иметь при себеблок жвачки, джинсы, мужские рубашки, женское белье, косметику, пластинки сзаписями поп-музыки… Мы хватали все без разбора, радовались сигаретам, жвачке,дезодорантам. Очень хорошо помню, как одна француженка перед отъездом сунуламне пачку прокладок и сказала:

– Это тебе за хорошую работу.

Думаете, я возмутилась и швырнула ей в лицо упаковку? Аннет, пришла в полный восторг, советским бабам это было в диковинку. Я береглапрокладки, пользовалась ими лишь в особых случаях и чуть не заплакала, когдакоробочка опустела.

В начале девяностых годов прошлого века с товарами ипродуктами стало еще хуже, чем при коммунистах, с прилавков исчезло все.Представьте мой буйный восторг, когда один вертлявый гасконец привез розовыелаковые туфельки с ремешками и кружевными цветочками? Я принесла туфли домой,Маша всунула в них ножки и захныкала:

– Пальцы упираются, больно.

– Ерунда, – заявил Аркадий, – можно их подогнуть и форсить вобновке.

Машка покраснела, засопела и отчаянно заревела:

– Неудобно!

– Очень уж ты нежная, – констатировал добрый братец, – еслиб мне новые ботинки перепали, я не стал бы кривляться! Мать, может, ей пальцытого, чик-брик?

Маруська кинулась лупить Аркадия, а я положила лодочки вкоробку и отвезла их Медведевым. У Насти размер ноги был меньше, чем у Маши, ейтуфельки подошли идеально.

– Ну, вспомнили? – улыбалась Настя. – Такая шикарная обувь!Жаль, что кто-то из детей в садике одну розочку отодрал, я так рыдала,обнаружив ее отсутствие.

– Ты Настя? – робко спросила я.

– А вы сомневаетесь? – усмехнулась девушка.

– Ну… нет… – протянула я, – хотя… не обижайся…

– И не думаю, – снисходительно кивнула она. – Я понимаю вашенедоумение.

Громкий звонок прервал нашу беседу.

– Кого черт принес? – зло спросил Миша и пошел в прихожую.

– Вы поговорили с Зоей? – спросила Таня.

Настя помотала головой, сняла джезву с огня и посмотрела намачеху.

– Где чашки?

– Ты же тут жила, – ядовито ответила Медведева, – почемуинтересуешься? Возьми, где они стояли!

Настя вздернула брови.

– Раньше вы посуду держали в сушке у раковины, на столикекрасная пластиковая подставка была. Но ведь вы ремонт сделали! Кухня теперьдругая!

– А ты помнишь старую? – не сдалась Таня.

– Конечно, – сказала Настя, – самая простая была, серая, врозовых цветочках, занавески в бело-красную клетку, люстра пятирожковая,холодильник «Минск», он вон там стоял, теперь угла нет, разрушили.

– На подоконнике были цветы, – вдруг перебила падчерицуТаня.

Я с изумлением посмотрела на нее, чем-чем, а выращиваниемрастений она никогда не занималась!

Настя прикусила губу, нахмурилась, потом ее лоб разгладился.

– Нет, – с облегчением сказала она, – хоть пока я не всеточно в деталях вспоминаю, но на подоконнике вечно бардак был. Там всякаяерунда валялась: телефонная книжка, карандаши, ручки, коробка с нитками…Никаких горшков не было. Тань, ты чего? У тебя даже кактусы сдохли! Помнишь,папа подарил тебе, такой зеленый, с красной «шапочкой»? Месяца он не протянул,корешки откинул!

Таня порозовела.

– Так ты помнишь? – настойчиво повторила вопрос Настя.

– Нет! – с вызовом ответила Таня.

– Значит, у меня память лучше! – обрадовалась девушка иповернулась ко мне: – Вот видите, тетя Даша, Таня не может про кактусрассказать, однако никто ее в обмане не подозревает. А вдруг Таня – это неТаня? Может, она мошенница, а? Пусть докажет, что это не так!

Обычно жена Миши за словом в карман не лезет, переспоритьили переорать Таню не стоит даже пытаться, безнадежное дело! Но сейчас оналишилась дара речи. Я тоже на пару секунд онемела, но потом ринулась на защитусвоей знакомой: