Урок возмездия - Виктория Ли

Я не заявила тему дипломной; думала, что хотя бы несколько недель это сойдет мне с рук, что сочувствие администрации к Алекс или хотя бы их отвращение к моей прошлой теме выразится в послаблениях и электронных письмах с разрешением «Не торопитесь». Мне следовало уточнить этот вопрос. Но, как оказалось, я медленно учусь.

Уайатт вызывает меня в свой кабинет в первый день занятий и вручает банку фирменной газировки; она держит ее в маленьком холодильнике под столом из красного дерева, и эстетика холодной алюминиевой жестянки на фоне этого стола и антикварного ковра приводит меня в состояние тревожного смущения.

– Итак, – произносит Уайатт, водружая на переносицу очки для чтения. – Я считаю, как и сообщила тебе в электронном письме, что лучше всего, если мы подберем новую тему для твоей дипломной работы. Да?

– Да. – Будучи в Сильвер-Лейк, я привыкла говорить то, что люди хотели услышать. «Да», она хотела услышать именно это. – Я не хочу выбрасывать то исследование, что уже сделала, поэтому подумываю остаться в похожем жанре. Ужасов.

Уайатт медленно кивает.

– Хорошая ли это идея? Жанр ужасов может быть… очень страшным.

– Сейчас мне уже лучше, – успокаиваю я ее. – Я даже смогу читать Хелен Ойейеми. Обещаю.

Кончик ручки Уайатт отбивает короткую дробь по краю стола. Я со щелчком открываю газировку и делаю маленький глоток; газировка с тропическим вкусом синтетического апельсина с шипением взрывается на моем языке. По вкусу как формальдегид.

– Очень хорошо, – наконец произносит Уайатт.

Я не ощущала, насколько была напряжена, пока она не сказала это – и сейчас я чувствую, как мое тело расслабляется в кресле и опускаются прижатые к ушам плечи.

Прежде я никогда не была слабой и испуганной. Я не привыкла чего-либо бояться.

– Разумеется, твоя дипломная работа должна быть более конкретной. На какой вопрос ты попытаешься ответить в этой работе?

– На тот же самый. – Сейчас уже проще. Подготовленная заранее речь срывается с моих губ. – Женоненавистничество и характеристики женской эмоциональности в литературе ужаса. Тема будет описана сквозь объектив интеллектуальной истории. Как эти произведения соотносились с социальными нормами и нравами своего времени? Как на них повлияли ведущие к изменениям исторические события и литература? И как, в свою очередь, они сами влияли на историю и литературу?

– Как менялось восприятие женских эмоций на протяжении всей истории, – переводит Уайатт.

– Как это видели писатели жанра ужасов в то время.

Я получаю поощрение в виде одной из редких улыбок Уайатт. Она снимает колпачок с ручки и подписывает мою заявку на тему, а затем возвращает листок мне и говорит:

– С большим нетерпением жду, когда смогу прочитать вашу работу, мисс Морроу.

Когда я покидаю офис Уайатт, то начинаю задаваться вопросом, не сделала ли я ошибку. Если читать о ведьмах было глупо, то читать о призраках, безусловно, еще глупее. С тех пор как я вернулась сюда, я чувствовала присутствие Алекс. И сколько бы я ни говорила себе, что призраков не существует, мой страх не ослабевает.

От солнечного света у меня кружится голова, тепло пощипывает кожу и распространяется лихорадкой по телу. Теряя равновесие, я хватаюсь за поручень и остаюсь стоять у подножия лестницы. Ученицы обходят меня, словно вода обтекает камень, не замечая.

Я знала, что после смерти Алекс возвращение в Дэллоуэй будет трудным. Но я не ожидала, что почувствую запах ее духов, оставшийся на кресле в Годвин-хаус, или холодок, пробегающий по спине, когда я прохожу мимо ее бывшей комнаты.

Я не ожидала, что почувствую себя настолько… потерянной.

Я так и слышу голос доктора Ортеги, настаивающий на том, что мне ни в коем случае не стоит прерывать лечение. Что я не готова, что я абсолютно, в том числе и физически, нездорова. Она сказала бы мне, что все пройдет, если я буду хорошей, послушной девочкой и проглочу все, чем они меня пичкают.

Все эти старые призраки поблекли бы и умерли при дневном свете – если бы я просто делала то, что мне сказали.

Но я устала быть хорошей девочкой. Я устала подчиняться.

Мне не нужна нянька. И определенно не нужна женщина, которая благодаря степени в медицине смогла получить теплое местечко в дорогой частной клинике и которая говорит мне: «Это будет трудно» и «Это была не твоя вина».

Не кажется, что кто-то еще согласен с моим решением. Уайатт обращается со мной очень мягко, как и остальные.

Иногда мне становится интересно: что будет, если я просто перестану с ними взаимодействовать.

Когда я возвращаюсь, в вестибюле Годвин-хаус оказывается Леони. Она вздрагивает, когда я пинком захлопываю дверь; она ждала меня.

– Привет, – говорит она.

– Привет.

– Как прошел первый день занятий?

– Прекрасно. – Не знаю, почему она заговорила со мной. Незнание рождает подозрительность.

– Мы готовим ужин на кухне. Если ты хочешь… – Кажется, она не может подобрать слова, чтобы закончить предложение, поэтому просто таращится на меня большими карими глазами.

Мне хочется оставить ее здесь, такой неловкой и неуверенной. Это было бы чем-то вроде дружеской мести – расплатой за ту ужасную ночь в комнате отдыха, за невидимую стену, которой эти четверо отгородились от меня.

Но я не позволю им сделать меня такой, поэтому уступаю.

– Конечно я помогу.

Я точно знаю, что эта идея – не Леони. Все придумала Эллис. Это единственное объяснение, единственная причина, по которой любая из них согласилась бы долго терпеть мое присутствие без особой необходимости. Но, когда я вхожу в кухню, они все там – острые локти, забрызганные бульоном кулинарные книги и деревянные ложки, стучащие по столешницам, – и Каджал передает мне клетчатый фартук. Сейчас мне легко находиться среди них.

– Мы готовим равиоли с грибами и бальзамическим соусом, – говорит Клара, головой указывая на деревянную корзину с грибами шиитаке рядом с собой. Она уже нарезала примерно полфунта, испачкав разделочную доску землей.

– Я не очень хорошо готовлю, – признаюсь я.

Эллис поднимает на меня взгляд, стоя на углу кухонного островка; стальная спагетница прикреплена сбоку стола. Вдоль щеки Эллис тянется полоска муки.

– Мы все тоже. Но нам нужен кто-нибудь на лепку равиоли, если ты считаешь, что справишься.

Я справлюсь.

В кухне возобновляется разговор, будто они снова ставят иглу на виниловую пластинку и продолжают с того места, где прервалась мелодия.

– Не могу поверить, что я в этом году у Линдквист, – стонет Клара из своего места в углу. В кухне слишком много девушек и слишком мало дел, поэтому, закончив с грибами, Клара раскрывает на коленях свои книги и вертит в руках авторучку. – Она меня ненавидит.