Орел девятого легиона - Розмэри Сатклиф

— Ну, не месяц… — Хирург быстро подошел к постели, когда Марк подал голос, и склонился над ним. — Хорошо, очень хорошо, — добавил он, одобрительно кивая.

— А сколько? — запинаясь, с трудом выговорил Марк.

— Шесть дней. А может, и семь.

— А мне кажется, прошла целая вечность.

Авл отвернул полосатое покрывало и положил руку ему на сердце. Он считал и ответил лишь кивком.

И вдруг для Марка все стало важным и интересным.

— А подкрепление? Значит, они добрались до нас?

Авл с раздражающей медлительностью продолжал считать. Кончив, он натянул на Марка покрывало.

— Да, да. Большая часть когорты из Дурина.

— Мне необходимо повидать центуриона Друзилла… и командира подкрепления.

— Немного погодя, если будешь лежать тихо. — Авл отвернулся и стал поправлять чадящую лампу.

— Нет, не погодя, а сейчас! Авл, я приказываю, пока еще я командую здесь!

Он попытался приподняться на локте, но захлебнулся от боли и оборвал фразу. Несколько минут он лежал неподвижно, уставившись на хирурга, на лбу у него выступили капли пота.

— Тс-с! Ну вот, ты все себе испортил! — Авл засуетился, выговаривая ему, как маленькому: — А все оттого, что не хотел лежать тихо, как я советовал.

Он взял красноватую самосскую глиняную чашу с сундука и подсунул руку Марку под голову.

— Лучше выпей-ка. Тс-с… сразу станет легче.

Марк был слишком слаб, чтобы сопротивляться, да и край чаши был уже у самых его губ… Он выпил. Это оказалось молоко, но с тем же горьковатым вкусом, после которого всегда наступал мрак.

— Ну вот, молодец, — похвалил Авл. — А теперь поспи. Послушайся меня, засни.

Он опустил голову Марка на сложенное в несколько раз покрывало…

Центурион Друзилл явился на другой день. Он сел, положив руки на расставленные колени, его гребенчатый шлем отбрасывал синюю тень на освещенную солнцем стену у него за спиной. В общих чертах он описал все случившееся после того, как Марка ранили. Марк слушал очень внимательно. Кстати, выяснилось, что он должен прилагать массу внимания, иначе все вокруг его отвлекало: трещина в потолочной балке, птица, промелькнувшая за окном, боль в ноге, черные волоски в носу у центуриона. Когда центурион кончил, у Марка было к нему еще много вопросов.

— Друзилл, что случилось со святым человеком?

— Отправился к своим богам, командир. Его зажало между подкреплением и нами. Многие из племени отправились сопровождать его.

— А возница? Мой возница?

Центурион повернул большие пальцы вниз.

— Когда мы вытащили вас обоих из-под обломков, он был мертв, да и ты не выглядел живым.

Помолчав, Марк спросил:

— Кто унес меня с поля боя?

— Трудно сказать, командир. Многие приложили к этому руку.

— Я надеялся выиграть время для остальных. — Марк провел рукой по лбу. — А что было дальше?

— Видишь ли, командир, все произошло так быстро… Гальба кинулся назад, туда, где только что видел тебя. Остальные за ним. Нужны были крайние меры, вот мы и взяли с собой резерв — ведь было рукой подать — и унесли тебя,

— А вас в это время не покромсало колесницами? — быстро спросил Марк.

— Могло быть и хуже. Твоя затея ослабила атаку.

— Я хочу видеть Гальбу.

— Он в лазарете, у него открытая рана на правой руке.

— Насколько это серьезно?

— Рана чистая. Уже заживает.

Марк кивнул.

— Наверное, ты увидишь его? Приветствуй его от меня, центурион. Передай, что я зайду, если встану на ноги раньше него, и мы сравним наши раны. И скажи легионерам, что я всегда считал Четвертую Галльскую лучшей среди когорт легиона.

— Скажу, командир, — пообещал Друзилл. — Они о тебе справлялись, очень огорчаются.

Он встал, поднял в знак прощания руку, на которой блестели тяжелые серебряные браслеты, полученные им за отличную службу, и с громким топотом отправился по своим делам.

Марк сомкнул веки и прикрыл глаза рукой. Он долго лежал так, рассматривая в черноте картины, которые породил рассказ Друзилла. Ему виделось, как подкрепление марширует по дороге — хруст-хруст-хруст — и за ним клубится пыль; виделось, как легионеры преодолевают последнее сопротивление варваров и падает фанатик с месяцем на лбу. Город бриттов превращается в дымящиеся руины, их небольшие поля посыпают солью по приказу командира подкрепления. (Хижины построить снова легко, но соленые поля начнут давать урожай лишь через три года. Но даже если пройдет целая вечность, подумалось ему, все равно ничто не вернет молодых бриттов. Марк сам удивился, что ему это небезразлично.) Ему виделись убитые, Луторий в том числе. Марк надеялся, что в Елисейских полях[14]для Лутория найдутся лошади. Но отчетливее всего он снова и снова видел Крадока, раздавленного, лежащего посреди истоптанного папоротника на склоне холма. Сначала он был зол на Крадока: охотник нравился ему, и Марку казалось, что тот платит ему взаимностью. Но Крадок предал его… Сейчас злость прошла. Он понимал: Крадок не то чтобы обманул его доверие, предал его, он просто соблюдал верность чему-то другому, более для него важному. Теперь Марк это понимал.

Позже зашел его навестить командир подкрепления, но свидание не принесло радости. Центурион Клодий Максим был превосходный вояка, но человек сухой, с лица его не сходило унылое выражение. Он постоял поодаль, у дверей, и сообщил, что, поскольку все уладилось, он намерен завтра же продолжить прерванный поход на север. Он вел свою когорту в Иску, когда сигнал бедствия достиг Дурина, и ему пришлось отклониться в сторону. Он оставит им на время две центурии для укрепления гарнизона, а также центуриона Герпиния, который возьмет на себя командование крепостью, пока из Иски не прибудет новый командир на смену Марку, а с ним наверняка пришлют и свежие вспомогательные войска.

Марк понимал, что все это совершенно разумно. Подкрепление состояло из легионеров боевого отряда, и центурион легионеров стоял выше центуриона вспомогательных войск. И если он, Марк, будет еще какое-то время прикован к постели, то вполне естественно прислать другого командира до той поры, пока он не сможет выполнять свои обязанности сам. Но все-таки его раздосадовала властная манера центуриона, он оскорбился и за Друзилла, и за себя. Кроме того, ему вдруг почему-то стало страшно. И поэтому он напустил на себя чопорность и высокомерие и до конца их короткого официального свидания общался с чужаком с ледяной вежливостью, выглядевшей почти оскорбительной.

День следовал за днем, их разнообразил только свет лампы или дневной свет, пища, которую есть ему не хотелось, да тени, сновавшие по двору мимо его окна. Еще его посещал Авл с помощником, которые перевязывали ему плечо, продырявленное копьем (он и не почувствовал удара, нанесенного копьеносцем, когда он прыгнул на колесницу), и безобразно искромсанное ранами правое бедро.