Ярость on-line - Александр Романовский

Волк оказался здесь как раз в тот момент, когда гангстеры со своей ношей поворачивали за угол. Толстяк — «всадник» вырывался, брыкался и нещадно визжал. Но бандиты, нужно полагать, и не таких таскали. Со стороны картина выглядела довольно забавной… Если сознательно упустить из виду то, куда тащили толстяка и для чего.

Иначе становилось совсем не смешно.

Помедлив, Курт двинулся следом. В Бастилии царил устойчивый специфический запах, в котором смешались не один десяток компонентов: затхлость, сырость, тлен, сконцентрировавшиеся в несвежем воздухе; «нафталинные» запахи, присущие старым домам; сомнительный аромат человеческой жизнедеятельности; и, наконец (скорее ментальные флюиды, чем запахи) — витающие вокруг эмоции, накопленные за многие годы: тоска, печаль, ненависть… Страх въелся в сами эти стены и дешевые обои (разлапистые цветы, дурацкие узоры).

Внимание Волка привлекли металлические двери. Надежные петли, крепкие запоры. Внушительные навесные замки. (Совсем как в тюрьме) Ни номеров, ни иных отличительных признаков. Лишь смотровые оконца, закрытые крохотными дверками.

Курт замер. Невесть откуда появился мощный, почти непреодолимый соблазн — заглянуть в одну из этих «форточек». В помещение (камеру), находящееся за металлической дверью. Но Курт еще щенком отучился потакать своим желаниям. Возможно, он так бы и прошел мимо, если бы не тихий шорох, раздавшийся за дверью. Волчьи уши мгновенно уловили колебание акустической среды. Металл служил превосходным проводником, а крики толстяка — «всадника» (которого, нужно заметить, еще не начали резать) могли поднять даже мертвых.

Волк сбросил щеколду. Открыл оконце.

В комнате царила кромешная тьма. Пахнуло тошнотворной вонью: калом, мочой, гнилыми овощами, застарелым потом. И — гневом, страхом, ненавистью, болью…

Во тьме кто-то шевелился. Курт сощурился. Ищущий взгляд пронзил темноту, откидывая, точно саван, один покров мрака за другим. Что-то нашарил, ощупал.

Вздрогнув, Курт захлопнул маленькую дверь. Не верилось, что ЭТО было человеком. Волк вернул щеколду на место, брезгливо отступил. И тут же устыдился своей реакции. Кому-кому… Многие безволосые брезгливо морщились, едва завидев метаморфа.

Вздохнув, Курт двинулся дальше. В душе остался неприятный осадок. И, как водится, сожаление, что он имел глупость пойти на поводу у любопытства. На самом деле ему не хотелось знать. Он ничего не мог сделать для того… существа.

Не так давно Курт сам был рабом, пленником, цепным псом Хэнка Тарана (собственно, неволя длилась по сегодняшний день, но у другого хозяина). И никто не сделал ничего, чтобы изменить его участь. Не требуя чего-то взамен, а из высоких побуждений, представлений о том, что есть зло, и что — добро. Никто.

Поэтому Волк прошел мимо. Он знал, чувствовал, что это неправильно, так быть не должно — запоры, цепи, замки. Никто не может быть чьим-то рабом. А еще Курт знал, что этот мир отнюдь не так прост, как стремились представить в головизионных сериалах и глянцевой рекламе. Здесь, в тени холодных, равнодушных Ульев жизнь текла по одному-единственному правилу: никаких правил. Перегрызи глотку до того, как ее разорвут тебе, и ты победил. Волк, конечно же, мог снять замок, отыскать «черепа» — ключника, отпустить несчастного узника на все четыре стороны… Чего там, всех узников. Но где гарантия, что этих бедняг не прикончат в двух-трех метрах от ворот Бастилии?! «Черепа» могли быть совершенно ни при чем. Глава же Ордена, узнав о выходке мохнатого любимчика, мог распорядиться поместить в Бастилию вдвое больше узников. По нескольку в камеру.

Стиснув челюсти, Курт шел мимо одинаковых металлических дверей. Он работал на монстра, потому что у него не было иного выхода. Это, впрочем, мало утешало. Курт и сам был чудовищем. Слишком упорно в него вбивалась эта идея. Безволосыми, общественно-историческим мнением и даже собратьями по Стае. Все Волки — звери и генетические ублюдки. Так какой спрос со зверя?

Он повернул за угол. Такой же коридор: металлические двери, «бойницы» за шторками. Пронзительные крики толстяка по-прежнему ввинчивались в уши. Охранники, однако, скрылись из виду. Одна из дверей была распахнута настежь. Вопли доносились оттуда — больше, собственно, неоткуда. Курт подошел, замер на пороге.

Сцена была весьма занимательной. «Черепа», надрываясь, пыхтя, пытались уложить «всадника» на узкий операционный стол. К настоящему моменту удалось обездвижить лишь правую ногу. Все усилия охранников сконцентрировались на левой руке: двое пытались обвязать толстую конечность кожаным ремнем, тогда как остальные, навалившись на пузатую тушу, не позволяли ей рухнуть со стола. Стальные ножки ходили ходуном и, царапая кафельную плитку, издавали мерзкий скрежет.

Наконец «черепа» одолели несгибаемую руку. Дальше дело двинулось быстрее. Не прошло и двух минут, как толстяк, стреноженный, распластался на столе. Охранники, отряхиваясь, отошли в сторонку. Как говорится — усталые, но гуляй смело.

«Всадник» натужно дышал — быстро, с подозрительными всхлипами. Глазки закатились, щеки обвисли до самой столешницы. Да уж, зрелище омерзительное…

Помещение оказалось небольшим, если не сказать маленьким. Возможно, металлический стол занимал бы меньше площади, будь он придвинут вплотную к стене, а не громоздился бы в стратегическом центре. Медицинское назначение оного стола почти не вызывало сомнений. «Почти» потому, что вдоль краев стола шли глубокие желобки, напоминавшие аналогичные приспособления в таком деликатном месте, как бойня (трудно представить, кто, находясь в здравом уме, изготовлял все эти желобки, крючки, зажимы и цепи — со знанием дела и любовью к своему занятию).

На стенах помещения висели полки. Там, будто вырванные клыки людоеда, сверкали холодные, острые и бессердечные орудия. Инструменты. Ножи, скальпели, пилы, зажимы, сверла, иглы… Они торжественно молчали, поглядывая на Волка равнодушно, мимоходом оценивая. Словно говорили: «Наше время придет, не сомневайся…»

Курт вздрогнул. Голова закружилась, подступила тошнота. Сперва он не заметил всего этого многообразия смерти, потому как инстинктивно концентрировался на живых особях. Сейчас же, рассмотрев все как следует, Волк искренне пожалел, что вообще сунулся в эту дыру. Здесь пахло изощренной, «инквизиторской» мукой.

Казалось, лишь вчера Курт сам лежал (вернее, висел) на подобном столе — очередная букашка под лупой энтомолога, — еще не успев оправиться от штурма Подворья, кровавой, но непродолжительной резни, и от блистательного бегства Тарана. Череп вел неспешную беседу, а никелированные орудия нетерпеливо таращились на метаморфа из стеклянных шкафов. Впрочем, тот инструментарий был значительно скуднее. Здесь же, вокруг стреноженного «всадника», хирургически-пыточный инвентарь красовался во всем многообразии. То помещение, в котором Курт впервые беседовал с Черепом, находилось непосредственно в штаб-квартире Ордена (совмещая функции морга, операционной и пыточной камеры), но использовалось редко — в особо экстренных, неотложных случаях. Об этом Курт узнал совсем недавно. Если «кафельный морг» в штаб-квартире более напоминал батарею, содержащую в себе некий заряд смерти, то Бастилия представлялась многоваттным генератором. Второе посещение «морга» произвело на Волка не столь неизгладимое впечатление. Однако, будучи растянут на столе, он чувствовал себя весьма и весьма некомфортно. Оставалось гадать, каково сейчас «всаднику»…