Не вспомню - Джессика Броуди

Или, быть может, так положено одеваться перед долгим полетом в Азию?

Ясно лишь, что так была одета я сама.

Но сейчас этот костюм почему-то кажется совершенно неуместным. Размер подходит идеально, и одежда сидит отлично, но чем дольше я стою в ней, тем неуютнее мне делается. И внезапно мной овладевает порыв немедленно избавиться от нее. Я сбрасываю рубашку, не расстегивая, через голову, потом спускаю брюки, освобождаю от них свои лодыжки и почти сразу чувствую облегчение.

Несколько мгновений я, тяжело дыша, стою в одном нижнем белье, прежде чем облачиться в розовую хлопчатобумажную пижаму, которую Хезер одолжила мне вместо ночной рубашки.

И только когда я склоняюсь, чтобы снова собрать с пола серую одежду, мне бросается в глаза что-то вроде небольшого белого клапана, пришитого изнутри к поясу брюк.

Я их поднимаю и рассматриваю лоскут материи.

Это кармашек.

Потерев его между пальцами, я чувствую, что там определенно что-то есть.

Изнутри я достаю кусочек смятой желтой бумаги. Ее поврежденная поверхность говорит о том, что она побывала в воде вместе со мной.

Положив листочек на туалетный столик, я стараюсь разгладить его на ровной деревянной поверхности.

Склонившись ниже, я разглядываю неровные выцветшие буквы, написанные от руки черными чернилами. Морская вода повредила надпись, но я все равно могу отчетливо видеть те два слова, что были выведены на листке:

Верь ему.

К горлу подкатывает комок, но я сразу же сглатываю его и несколько раз перечитываю записку, чувствуя себя все более и более разочарованной.

Верь ему.

Верь кому?

И кто это написал?

Я плотно закрываю глаза, стараясь избавиться от нарастающего чувства отчаяния, но все напрасно. Эмоции захлестывают. От них появляется зуд под кожей. Жжение по всему телу.

Ну почему все должно быть так запутано? Почему ни в чем нельзя сразу найти хоть какой-то смысл?

Я сминаю записку в кулаке. Потом беру со столика медальон и сажусь в кресло, раскачиваюсь в нем, пока охватившая меня безнадежность немного не ослабевает.

Я открываю амулет в форме сердца и вглядываюсь в пустоту внутри него, размышляя, что могло там храниться. Что еще я потеряла в океане вместе с воспоминаниями о своей любимой еде, о поездках в автомобилях и летних лагерях?

У меня в голове эхом отдаются слова Хезер, сказанные сегодня днем, когда я помогала ей мыть после обеда посуду.

– Мы не ставим себе задачи заменить вам настоящую семью, – объяснила она. – Важно, чтобы вы это поняли.

Я ответила, что поняла это сразу.

– Мы всего лишь хотим помочь, пока не найдут ваших родственников. А я на сто процентов уверена, что их разыщут. Но вы можете оставаться с нами, даже если на это потребуется очень много времени.

Я поблагодарила ее и поставила тарелку, которую держала в руке, внутрь посудомоечной машины. Чуть раньше Хезер показала, как ею пользоваться. Мне понравилось, что для каждого предмета сервировки там нашлась своя ниша, причем точно рассчитанных размеров.

Я держу в руке медальон, снова читаю выгравированную надпись: «С + Д = 1609». И задумываюсь, что, может, где-то есть такой же дом и у меня. Или был, но теперь, вероятно, тоже безвозвратно потерян.

Все окружающие уверены в том, что однажды я все вспомню, моя семья найдется, память полностью восстановится и я верну себе прежнюю жизнь.

К сожалению, я сама не разделяю этой убежденности. Я не верю в то, во что так несокрушимо верят они. Мне трудно это объяснить, но я не чувствую, что мои воспоминания утрачены лишь на время. По моим ощущениям, они потеряны безвозвратно.

И если я права, то остается лишь один способ начать жизнь, которую я могла бы называть своей собственной, – создать ее с нуля.

Я вкладываю смятую бумажку внутрь медальона и защелкиваю его. Потом встаю и снова подхожу к туалетному столику. Выдвинув верхний ящик, я кладу туда амулет и даю себе слово забыть о нем, как забыла о своем прошлом.

И принимаю решение, что начну двигаться вперед, чтобы найти для себя другое и, как надеюсь, прекрасное место в жизни.

Я снова оказываюсь в гуще толпы. Пытаюсь покинуть больницу, но никак не могу прорваться наружу. Тела людей сомкнулись передо мной слишком тесно. Они задают мне вопросы. Дергают за одежду. Цепляются за руки, за ноги, даже за волосы, тянут в разные стороны.

Мой сопровождающий пропал из виду где-то впереди. Я совершенно одна.

Я стараюсь отбиваться, но они слишком сильны. Они сильнее, потому что их очень много.

Тогда я начинаю упрашивать их. Умолять, чтобы меня пропустили. Но никто не отзывается. Я пытаюсь привлечь к себе хотя бы чье-то внимание, но их лица размываются, пока все не сливаются в одного гигантских размеров темного незнакомца. У него холодные безжалостные голубые глаза и широкая зловещая ухмылка на губах. Черты его лица неразличимы в тени, но я знаю, что он наблюдает за мной.

Наблюдает все время.

Он ничего не говорит. Никогда ничего не говорит. Он лишь наблюдает.

В его повадках чувствуется вожделение. Алчность. Он хочет меня. Он ждет, чтобы я досталась ему. И с каждым днем его желание обладать мной все возрастает.

Я корчусь под его неумолимым взглядом, стремлюсь убежать, но деться мне некуда. Я в ловушке. Я его пленница.

Из темноты доносится его голос, который подобен змее, скользящей к свету.

– Когда она будет готова? – спрашивает он.

Я кричу и просыпаюсь.

Это мой первый сон.

Сегодня Хезер собралась в так называемый супермаркет, чтобы запастись едой к возвращению Коуди. Скотт на работе, а ей не хочется оставлять меня дома одну, и потому она берет меня с собой, обещая, что никто нас не узнает.

Но мне становится намного легче, когда она одалживает темно-синюю шапочку с какой-то белой эмблемой.

– Любимая бейсбольная команда Скотта, – объясняет Хезер, натягивая длинный козырек мне на самые брови, так что почти все мое лицо оказывается спрятанным в глубокой тени. Потом она надевает на меня предмет, который называет солнцезащитными очками, и мир вокруг вдруг становится заметно темнее.

– Вот теперь я отлично представляю, как чувствуют себя все наши знаменитости, – со смехом говорит она, когда я выхожу из машины.

Хезер, кроме того, снабдила меня еще кое-какой одеждой, пока мы еще не обновили мой гардероб. Брюки велики, и их пришлось стянуть на талии ремнем, а рубашка с зеленым воротником слишком длинна, но зато прикрывает неуклюжий ремень.