Костюм Арлекина - Леонид Абрамович Юзефович

Кобенцель молчал. Он не знал, то ли нужно порадоваться гибели тирана, то ли осудить способ, каким заговорщики довели его до смерти.

— Вот это я понимаю, чистая работа, — сказал Левицкий. — Не то что ночью в постели подушками душить.

— Вы… Вы имеете в виду князя фон Аренсберга?

— Он, правда, в шахматы не игрывал, не по его характеру. Но картишки очень даже любил. И азартен был, мир его праху! Если бы на него умного шулера подобрать, можно было до сердечного удара довести. Дали бы этому шулеру сотенок пять, он бы уж расстарался. А убийцам небось многие тысячи заплатили. Не знают люди цену деньгам, ей-богу!

Письмо жене Кобенцель так и не написал, но уже не хотелось дольше оставаться за этим столиком. Он расплатился и вышел в вестибюль. Потоптавшись там, нерешительно приоткрыл какую-то дверь, в надежде, что за ней окажется отхожее место. Оттуда пахнуло сыростью, мрачная лестница с выщербленными каменными ступенями вела куда-то вниз, в темноту.

Вышедший вслед за ним человек в чиновничьей шинели спросил:

— Вам в нулик-с?

— Да, — смущенно покивал Кобенцель.

— Это здесь.

— Как-то, знаете…

— Пойдемте, я вас провожу.

Могильным земляным холодом тянуло из подвала и ничем больше. Принюхиваясь, Кобенцель в нерешительности застыл у порога, как вдруг почувствовал, что незнакомец приблизился вплотную, со странной настойчивостью чуть ли не подталкивает его к лестнице. Стало страшно. Он отскочил в сторону, толкнул стеклянную дверь с колокольчиком и выбежал на шумный, залитый солнцем проспект.

Задумавшись, провожая взглядом шуваловскую карету, Иван Дмитриевич стоял у окна, когда в гостиную без стука вошел сыскной агент по фамилии Сыч. Шел он, пританцовывая, и загадочно улыбался, словно приготовил начальнику приятный сюрприз. Следом ввалился полицейский с мешком, который он опасливо держал перед собой на вытянутых руках.

— Важнейшая, Иван Дмитриевич, улика! — сияя, сказал Сыч. — Газеточку позвольте.

Он взял верхнюю из целой кипы только что доставленных для князя свежих газет, хотел положить ее на стол, но почему-то передумал и расстелил на крышке рояля. Затем скомандовал своему спутнику:

— Давай!

Полицейский развязал мешок, пристроил его устьем на газете и бережно, слегка встряхивая, поднял. На рояле осталось лежать нечто круглое, желтовато-синюшное, жуткое, в чем Иван Дмитриевич не сразу признал отрезанную человеческую голову. Он прикрыл глаза. Горло перехватило спазмом, из которого отрыгнулось жгучей рвотной кислятиной.

— Вот она, Иван Дмитриевич! Нашли, — со сдерживаемым ликованием объявил Сыч.

На его тощей усатой физиономии читалось радостное сознание исполненного долга.

— Ты зачем ее сюда притащил, болван? — заорал Иван Дмитриевич, с трудом одолевая стоящую в горле дурноту.

Сыч погрустнел:

— Эх! Думал, порадую вас…

— Да я тебе кто? — взвился Иван Дмитриевич. — Ирод, что ли? Чингисхан? Дракула?

Голова покоилась на газете лицом к окну — маленькая, темная, сморщенная, с надорванным ухом, окруженная со всех сторон равнодушно-величественной гладью рояля, невыразимо жалкая в своем посмертном одиночестве, где ее лишили даже тела, и вызывала не ужас, не брезгливость, а то чувство, какое покойная теща Ивана Дмитриевича пыталась развить в его жене, когда отрывала у ее кукол ручки и ножки.

Сыч между тем рассказывал, как сегодня в шестом часу утра полицейские, проходя Знаменской улицей, возле трактира увидели на земле эту голову, подобрали ее и отнесли в участок. Там она и пролежала без всякой пользы, пока не попалась на глаза ему, Сычу, зашедшему туда совершенно случайно.

— Ну а сюда-то ты ее для чего приволок? — устало спросил Иван Дмитриевич.

— Толкуют, австрийскому консулу голову отрубили. Думал, она.

— Кто толкует?

— Народ.

— Где?

— Везде. Я, к примеру, от водовоза слышал.

Иван Дмитриевич вздохнул: да-а! Еще фонарей не зажгли, а молва уже весь австрийский дипломатический корпус под корень извела: посла, дескать, зарезали, консулу голову отрубили. Приказчик табачной лавки, куда Иван Дмитриевич выбегал купить табаку, доверительно сообщил ему, что австрияков студенты режут. Зачем? Приказчик и это знал: чтобы наш государь с ихним королем поссорились. Начнется война, государь уедет из Питера со всем войском, тогда студенты и забунтуются. Черт-те что!

Неужели кто-то сознательно распускает такие слухи? Он покосился в сторону рояля. Вест-ницей надвигающегося хаоса казалась эта голова. Рассматривать ее не хотелось, но краешком глаза отметил все-таки, что мужская, с бородой и усами.

— Забери ее. Вместе с газетой, — велел Иван Дмитриевич и спохватился. — Нет, обожди. Говоришь, на Знаменке возле трактира нашли?

— Да.

— Там их много. Возле какого?

— «Три великана», Иван Дмитриевич.

— Забирай и покажи половым. Если признают, сразу мне доложишь.

— Слушаюсь.

Полицейский, все это время не проронивший ни слова, раскрыл мешок и прижал его одним боком к роялю, а Сыч, не касаясь мертвой головы, на газете начал подтягивать ее к краю рояльной крышки, чтобы затем уронить прямо в мешок.

Когда наконец она туда упала, Иван Дмитриевич вынул из бумажника наполеондор, найденный под княжеской кроватью, и на ладони протянул его Сычу.

Тот расплылся в счастливой улыбке:

— Это мне? Ох, Иван Дмитриевич, балуете вы меня!

— Шиш тебе! Разбежался.

— Чего тогда дразните?

— Ты посмотри на нее хорошенько, чтобы запомнить. Это французская золотая монета, на ней император Наполеон Третий… Запомнил?

— Ну, — скучным голосом сказал Сыч.

— Значит, так, — распорядился Иван Дмитриевич. — Двигай на Знаменку, а как с головой разберетесь, пойдешь по церквам, поспрашиваешь, не заказывал ли кто заупокойный молебен отслужить на такую денежку.

Потом он прошагал к двери, распахнул ее и позвал:

— Константино-ов!

Тот слонялся по коридору в ожидании, когда любимый начальник сменит гнев на милость, и явился мгновенно.

— Видишь? — показал ему Иван Дмитриевич все тот же наполеондор.

— Вижу. Не слепой.

— Ты чего так отвечаешь? Обиделся, что ли?

— А вы как думаете! Я вас тут с утра караулю, не жрамши, а вы меня ни за что про что из-за стола выгнали.

— Ладно, сочтемся. Ступай сейчас по трактирам, попробуй разузнать, не расплачивался ли сегодня кто-нибудь такими деньгами. Для начала на Знаменку загляни. Помнишь, какие там трактиры?