Погоня за сокровищем - Юлия Григорьева

Ада проводила взглядом отъезжающий экипаж, подняла лицо к небу и выдохнула, уговаривая себя, что дочь скоро вернется. Мысленно она дала мужу пару месяцев выдержки, прежде чем он сорвется за своим сокровищем, чтобы вернуть Тину домой.

— Ангелок, — она обернулась и грустно улыбнулась, услышав прозвище, которое ей когда-то дали пираты с легкой руки своего капитана. — Идемте, тоже выпьем. У меня настойка ваша любимая припрятана.

— Надо прислугу удалить из особняка вовсе, — решила мадам Лоет. Что капитан Лоет, что его кок Мясник во хмелю не угрожали только ее безопасности; об остальных стоило позаботиться.

Тина сидела в экипаже его сиятельства, стиснув ладони между колен, и смотрела в окно, время от времени шмыгая носом. Дед некоторое время следил за внучкой, но вскоре не выдержал.

— Адамантина, сядь ровно, руки на колени, как подобает сидеть девицам благородного воспитания. И прекрати хлюпать, это раздражает, — отчеканил граф Мовильяр.

Мадемуазель Лоет покосилась на деда, но выполнила его требования, надеясь, что послушание быстрей приведет ее назад на порог родительского дома. Правда, перестать хлюпать оказалось непросто, что было последствием слез. Она снова шмыгнула носом и утерла его тыльной стороной ладони. Тут же кончик трости несильно стукнул ее по ноге, и на колени девушки упал надушенный платок.

— Дитя мое, мы будем изживать дурные привычки, — строго произнес его сиятельство. — То, что позволяет себе дочь торгашей, не может делать моя внучка.

Возмущенная словами деда, Тина вскинула голову и посмотрела на него. Губы его сиятельства были поджаты в упрямую тонкую линию, взгляд излучал холод и был непроницаем, и до юного создания дошел весь ужас ее нового положения. Прощайте, вольности и баловство, теперь ее будут дрессировать, превращая из дочери бывшего пирата во внучку графа Мовильяра. Однако стерпеть оскорбление, нанесенное родителям, было сложно, и она все-таки ответила:

— Ваше сиятельство, зачем вы оскорбляете маменьку с папенькой? Они честные люди! Папеньку знают и уважают все: от мэра Кайтена и до последнего портового грузчика.

— А также все пиратское братство, — пренебрежительно ответил дед. — Он мог бы сделать карьеру при дворе, жениться на дочери аристократов, как его брат. Но выбрал стезю разбойника и жену-лавочницу. Итог этого союза — передо мной.

Глаза Тины загорелись гневом, она сжала кулаки и не менее упрямо взглянула на графа.

— Моя маменька — дочь банкира! — воскликнула она. — Она получила благородное воспитание, и уж коли говорить откровенно, то аристократкам Кайтена стоит на нее равняться, тогда они не будут казаться сороками, трещащими без умолку о моде, кавалерах и друг друге. Не думаю, что придворные дамы ушли от них далеко. Мои родители знают, что такое честь. Я наслышана от моряков, сколь они восхищены доблестью и отвагой папеньки…

— При нападении на торговые корабли и в противостоянии королевскому флоту…

— Недалеко ушедшему от пиратов, а порой и превосходящему Лигу свободных мореплавателей по жестокости и коварству. Я слышала, сколько раз ругался папенька на то, что его людям приходится отбиваться от нападения военных кораблей, стоящих на охране границ своих государств, от нападения на торговые суда и их сопровождение. И вы будете говорить мне о том, что мои родители недостойны уважения! Ваше сиятельство, к черту право по рождению и офицерские мундиры, коли за всем этим скрываются гнилые души. И пусть мой отец был пиратом, но теперь он честный коммерсант и ваш сын, между прочим!

— Молчать! — рявкнул граф, не спускавший с внучки взгляда сузившихся глаз. — Девчонка, — презрительно выплюнул он, — что ты понимаешь в том, о чем говоришь?

— Достаточно, чтобы встать на защиту людей, которых люблю и уважаю! — все больше горячилась мадемуазель Лоет.

— Столь сильно уважаешь, что твои родители были вынуждены обратиться ко мне?! — рассмеялся граф Мовильяр. — Сколь сильна твоя любовь, дитя мое, если ты не в силах услышать просьб тех, кто дал тебе жизнь, насколько велико уважение, если они вынуждены краснеть за тебя перед всем городом? Дочь уважаемого судовладельца дерется на улице с мальчишками, носится в порт и ведет себя столь непотребно, что даже в свой день рождения, зная, что в гости ждут родных и знакомых, она сбегает со своим сопляком другом и возвращается грязная, оборванная и с синяком под глазом? Должно быть, твоя любовь выразилась в том, что твой отец метался по городу, обеспокоенный долгим отсутствием дочери? Или же уважение состояло в бледности матери, которой приходилось прятать свое волнение и развлекать гостей, пока ты влезаешь в очередную авантюру? Скажи мне, Адамантина Лоет, дочь аристократа, пирата и судовладельца, сколь еще могут быть велики твои любовь и уважение к родителям?

— Я… Но…

Тина моргнула, отыскивая ответ, но так и не смогла опровергнуть правдивость слов своего высокородного деда. Она сникла и всхлипнула.

— Платок, — тут же отчеканил граф. — С этого дня мы будем перекраивать дочь пирата в дочь аристократа.

— Чтоб меня разорвало, — буркнула Тина и предалась стыду и отчаянию.

Экипаж графа Мовильяра, запряженный шестеркой вороных, сверкающий позолотой, изящный, как искусная шкатулка, сотворенная руками истинного мастера, въехал в высокие ажурные ворота, украшенные вензелем с витиеватой буквой «М». Привратники склонились в низких поклонах, приветствуя хозяина. Карета проехала по аллее, по бокам которой росли величественные каштаны, обогнула большую круглую клумбу, усаженную розами, и остановилась перед широкой парадной лестницей, ведущей в огромный особняк, больше напоминавший дворец. К карете подбежал мужчина в ливрее, распахнул дверцу, опустил лестницу и склонился перед его сиятельством.

— Наконец вы сможете познакомиться с вашим родовым гнездом, Адамантина, — с достоинством произнес господин граф, выходя из экипажа. — Здесь родился и рос ваш отец и мой сын, его сиятельство граф Вэйлр Мовильяр, впоследствии сменивший фамилию, данную ему его славными предками, на прозвище Лоет и променявший титул на паруса своего разбойничьего брига.

Лакей спешно подал руку внучке хозяина, и Тина, несмело оглядываясь, выбралась из кареты. Возможно, их дом в Кайтене выглядел не столь богато и внушительно, но поместье графов Мовильяров ее начало подавлять с первой минуты, вызывая желание дать стрекача больше, чем открыть в восхищении рот и произнести столь родное и привычное «Гарпун мне в печень».

Граф на мгновение остановился, с легкой насмешкой наблюдая за озирающейся Тиной. После указал кончиком трости на особняк и провозгласил:

— Добро пожаловать домой, дитя мое.

Девушка закусила губу, за что тут же удостоилась изломленной в нарочитом недоумении брови его сиятельства, расправила плечи и последовала за ним, чувствуя себя преступником, приговоренным к расстрелу. Высокородный дед шел впереди, франтовато помахивая своей тростью, прямой как жердь, с гордо задранным подбородком. В каждом его движении чувствовались величие и сознание собственного достоинства.