Я – вождь земных царей… - Валерий Яковлевич Брюсов

Валерий Брюсов

Я – вождь земных царей…

Автор-составитель Евгений Тростин

Художник Е.В. Максименкова

© Брюсов В., 2023

© Тростин Е., сост., 2023

© ООО «Издательство Родина», 2023

Менторская муза

С него начался Серебряный век русской культуры, Валерий Яковлевич Брюсов считался «ментором» поэтов-декадентов, а на склоне своего недолгого века стоял у истоков советской литературы.

Валерий Брюсов

Его дед, по рождению – крепостной крестьянин, сделал состояние на торговле пробками, купил дом в Москве, владел несколькими лавками. Но отец поэта не сумел преумножить семейные капиталы, предпочитая образ жизни рантье. К тому же, он симпатизировал подпольщикам и мечтал о революции. Это не мешало ему вовсю предаваться страстям – Яков Брюсов спустил львиную долю состояния на ипподроме.

«Мы были дерзки, мы были дети»

Валерия отец воспитывал в атеистическом и народническом духе. «О принципах материализма я узнал раньше, чем научился умножать», – признавался Брюсов. Семейных капиталов едва хватило, чтобы сын, увлекавшийся и литературой, и математикой, окончил знаменитую частную гимназию Льва Поливанова. В старших классах гимназии он с головой ушел в поэзию французских символистов – Шарля Бодлера, Поля Верлена, которому даже написал письмо, в котором обещал стать первым русским мэтром нового поэтического течения. И сразу принялся исполнять свое обещание: собрав кружок единомышленников, издал три сборника «Русских символистов», в которых он и его друзья напропалую подражали французским кумирам. Позже поэт вспоминал о своих ранних опусах иронически: «Мы были дерзки, были дети, нам всё казалось в ярком свете».

Он нашел себя, будучи студентом Московского университета, на историческом отделении. Учился у Василия Ключевского и философа Льва Лопатина. Пытался создать, как ему казалось, новую науку – «историю литературы». Увлекался оккультизмом, античностью, превратился, по собственному определению, в «книжного человека». Тогда он и нашел свою интонацию в поэзии – чеканную, строгую, с путешествиями в разные эпохи, как на машине времени.

Всегда за работой

Будучи студентом-историком, издал свой первый сборник. Назывался он запальчиво – «Chefs d’oeuvre», то есть ни много, ни мало «Шедевры». «Не современникам и даже не человечеству завещаю я эту книгу, а вечности и искусству», – горделиво посвящал автор свое творение. Десятки ругательных рецензий на этот сборник принесли поэту первую известность. Он превратился в возмутителя спокойствия, в вождя нового литературного направления.

Символизм и декаданс

Нет, он не отрицал все, что было в русской литературе в прошлом. Брюсов с юности увлекался Некрасовым, а Пушкину посвятил несколько глубоких статей. Просто стремился уйти от штампованного реализма, подняться в мистический космос мистерий. Казалось, что это оживит поэзию, которая несколько поржавела от эпигонства после Золотого пушкинского века. «Искусство есть постижение мира иными, нерассудочными путями. Искусство – то, что мы в других областях называем откровением», – провозглашал Брюсов. К этому добавлялся «культ личности» стихотворца, который, отстранившись от «пошлой реальности», считал себя центром мироздания, творцом миров. Тогда всё это называли символизмом. А заодно и декадансом, поэзией распада прежних «банальных» ценностей.

Ранние «Шедевры»

Брюсов стал истинным лидером символизма, да и всей декадентской поэзии. «Я – вождь земных царей и царь», – писал он, и многие почти верили в это. Он и держался несколько высокомерно, как вершитель судеб, посвященный в тайны будущего, ибо «Только грядущее – область поэта». Писал и публиковался он ежедневно. Многописание стало Брюсова было делом принципа, и тренировкой, и служением. Он служил культу профессионализма. Недруги называли его «образцом преодоленной бездарности», «героем труда» (определение Марины Цветаевой) – в противоположность «поэтам от Бога».

Он не только писал, но и создавал индустрию символизма. В 1900 он создал издательство «Скорпион», а через четыре года – журнал «Весы», главный орган новой поэзии. Стал директором Московского литературно-художественного кружка, но главное – законодателем мод в словесности. 1910‑е считаются расцветом Серебряного века русской поэзии. И не было в те годы стихотворца, который избежал увлечения Брюсовым. Хотя бы ненадолго. А «мэтром» считали его все. В назначенные часы он принимал молодых поэтов, никогда не опаздывал. «Пишите каждый день, пишите много, а выбрасывайте еще больше», – таков был излюбленный менторский совет Брюсова. Ему этот метод помог выработать гибкий поэтический язык, который годился для любого жанра и сюжета.

Служение символам, выстраивание мистических систем – всё это было для него сменой масок. Гораздо органичнее для Брюсова рационализм. Его стиль, его образ разительно отличался от современников-символистов – Константина Бальмонта, Александра Блока, Андрея Белого, которые очаровательно «витали в облаках». Брюсов в стихах – мужественный, твердый завоеватель, сильная личность. Правда, с густым оттенком болезненной неврастении. Любимым брюсовским историческим героем был Александр Македонский, который, если верить историческим легендам, тоже сочетал в себе эти черты.

Его скандальная ранняя популярность была связана, во многом, с эпатажными поэтическими акциями – такими, как публикация одностишия «О, закрой свои бледные ноги», смысл которого, смущаясь, пытались разгадать курсистки и студенты. В этой строке, которую знали даже те, кто никогда не заглядывал в поэтические сборники, видели дерзкий, вызывающий эротизм. Казалось, что эгоистичный и холодноватый поэт не способен на лирику, как и на привязанность к кому-то, кроме себя. Быть может, лучшие строки Брюсова современники, увлеченные спорами о декадентском искусстве, просто не разглядели. А там есть и искренние признания в любви:

Ты – женщина, ты – книга между книг,Ты – свернутый, запечатленный свиток;В его строках и дум и слов избыток,В его листах безумен каждый миг.

Считалось, что Брюсова способны понять и полюбить только молодые поклонники символизма, но неожиданно высокую оценку дал его стихотворению «Каменщик» Лев Толстой, вообще-то не принимавший декадентов. Это стихотворение 1901 года переполнено предчувствием «классовых боев» и народническими мотивами, которые Брюсов впитал от отца.

– Каменщик, каменщик в фартуке белом,Что ты там строишь? кому?– Эй, не мешай нам, мы заняты делом,Строим мы, строим тюрьму.– Каменщик, каменщик с верной лопатой,Кто же в ней будет рыдать?– Верно, не ты и не твой брат, богатый.Незачем вам воровать.

Выслушав эти строки, Толстой веско произнес: «Это хорошо. Правдиво и сильно». Никому из поэтов того поколения не доставалось таких похвал классика – ни Белому, ни Блоку. Эти стихи вписывались в русскую народническую традицию – и декламировали их в начале ХХ веке поклонники Некрасова… Они понимали и любили такую поэзию.

«Где вы, грядущие гунны?»

Иногда он и впрямь считал себя сверхчеловеком. И современники находили в нем нечто дьявольское. В одном из рассказов Ивана Бунина Брюсов «демонически играет черными глазами и ресницами», а в воспоминаниях нобелевский лауреат окрестил его «садистическим эротоманом». А Андрей Белый уважительно величал поэта «Мефистофелем в черном сюртуке». Его считали черным магом, который способен свести врага в могилу, и Брюсову, скорее всего, льстила такая репутация. Ему нравилось если не быть, то слыть сверхчеловеком, держать осанку гения. Чтобы никто не подозревал, что за величественными масками скрывается человек, бесконечно преданный литературе – с юношеским максимализмом. Это разглядел