Роковой дом - Мари Аделаид Беллок Лаундз

На круглом столике в гостиной номера Сильвии Бейли в парижском «Отель де л'Орлож» лежала глянцевитая розовая карточка.

Сильвия взяла ее и не без любопытства стала рассматривать. Там стояло имя: «мадам Калиостра», а внизу надпись: «Diseuse de la Bonne Aventure»[1]. В углу был адрес: «Монмартр, Рю-Жоли, 5».

— Карточка предсказательницы судьбы? Ну и ну!

Как и многие другие хорошенькие женщины, располагающие средствами и свободным временем, Сильвия была немного суеверна. Еще в Лондоне, незадолго до того, как она впервые в жизни отправилась в Париж, одна приятельница отвела ее на Бонд-Стрит, к хироманту, называвшему себя «Фараон». О потраченной гинее Сильвия особенно не жалела, но в результате все же осталось смутное ощущение неудовлетворенности. Ее постоянно одолевали сомнения, действительно ли он читает по руке.

«Фараон», однако, верно предсказал, что она скоро поедет за границу, чего у нее тогда не было и в мыслях. Кроме того, он предрек — и это было довольно удивительно — что в поездке Сильвия встретит иностранку, которая немало повлияет на ее судьбу. И правда: тут, в «Отель де л'Орлож», она познакомилась с полькой, Анной Вольски, тоже молодой вдовой, с которой сразу подружилась.

В то, что жизнь Сильвии, хотя бы в малейшей степени, определится этим знакомством, верилось с трудом, но, так или иначе, совпадение и в самом деле было очень любопытное. Дважды Фараон оказался прав: за границу она поехала и подругу иностранку приобрела.

Пока миссис Бейли стояла у стола, сжимая в руках розовую карточку, в комнату вошла ее новая приятельница.

— Ну как, дорогая, ты уже решила, что мы будем делать сегодня вечером? — Анна Вольски говорила по-английски на удивление правильно, хотя и с сильным акцентом. — Вариантов у нас не меньше десятка, выбирай какой угодно, я на все согласна!

Сильвия Бейли с улыбкой помотала головой.

— Лень. Я сегодня с девяти утра ходила по магазинам, и теперь хочется отдохнуть. Грех, конечно, сидеть дома в такую погоду, ну да ладно.

Окна были распахнуты настежь, и в них потоком вливалось июньское солнце. Ветерок доносил в комнату тихий рокот: это шумела Аве-ню-де-л'Опера, расположенная в двух шагах от тихой улицы, где находится «Отель де л'Орлож».

Анна Вольски (она была несколькими годами старше своей приятельницы) взглянула на Сильвию со снисходительной усмешкой.

— Tiens![2]— воскликнула она внезапно, — что это у тебя?

Анна выхватила из пальцев Сильвии розовую карточку.

— Мадам Калиостра? — задумчиво протянула она. — От кого же я слышала это имя? А, конечно, от нашей горничной! Калиостра — ее подруга. Послушать горничную, так она знает все на свете: даже у дьявола нет от нее тайн.

— Я не верю предсказателям, — ответила Сильвия с улыбкой, — в последний раз в Лондоне я побывала у одного и не услышала ровным счетом ничего интересного.

Произнеся эти слова, она почувствовала легкий укор совести: ведь «Фараон» напророчил ей поездку, о которой она тогда и думать не думала, и встречу с иностранкой. И вот теперь она, действительно, находится в Париже, и иностранка стоит тут же, рядом.

— А я доверяю, — твердо произнесла мадам Вольски, — поэтому заберусь сегодня на Монмартр, отыщу на Рю-Жоли мадам Калиостру и послушаю, что она скажет. Думаю, это будет недурное развлечение.

— Ну, если ты всерьез туда собралась, то я с тобой, — рассмеялась Сильвия.

Взявшись за руки, подруги спустились в очень скудно обставленную столовую — совсем не такую, как в английских гостиницах. Бумажные обои изображали увитую виноградом шпалеру, меж листьев которой выглядывали птицы в пышном синем оперении. На небольших, покрытых скатертями из небеленого полотна столиках стояли графинчики с уксусом и маслом и по полбутылки вина.

В «Отеле де л'Орлож» столовалось несколько скромных служащих из расположенных поблизости контор, и, когда подруги вошли, на них обратилось немало испытующих глаз.

Для среднего француза любая женщина представляет интерес: в каждой прекрасной иностранке он видит потенциальную героиню романа, в котором ему самому могла бы достаться приятная роль героя.

Внешне подруги составляли друг другу полную противоположность. Мадам Вольски была высока, темноволоса, довольно смугла; выразительное лицо носило отпечаток высокомерия и сдержанности. Одевалась она крайне просто, и единственным украшением ее платья служила миниатюрная золотая подковка. Узнав недавно, что внутри хранится кусочек веревки, на которой два года назад в Монте-Карло кто-то повесился, Сильвия затрепетала от испуга. Все объяснилось просто: мадам Вольски была игроком. Это она также не стала скрывать от своей новой подруги.

Вдали от покрытого зеленым сукном стола Анна Вольски никогда не бывала вполне счастлива и ощущала себя живой лишь наполовину. Она уехала из Монте-Карло, только когда жара там сделалась невыносимой для уроженки севера. Теперь она собиралась на один из французских курортов, где можно играть все лето напролет.

Внешность Сильвии Бейли полностью соответствовала представлениям иностранцев о красоте англичанок. Ее каштановые волосы вились, глаза имели тот голубой оттенок, который при солнечном свете становится фиолетовым, нежная кожа походила на персик.

Выйдя замуж в девятнадцать лет за человека много ее старше, Сильвия в двадцать пять осталась вдовой, не имеющей ни близких родственников, ни обязанностей, способных заполнить ее время. По Джорджу Бейли она горевала искренне, но вскоре утешилась и вновь ощутила интерес к жизни.

Сильвия любила наряды и имела достаточно средств, чтобы ублажать свой вкус. Тем не менее, она неизменно сохраняла верность черно-белому, светло-серому и сиреневому тонам — не только потому, что так было принято одеваться в английском городке Маркет-Даллинге, где она провела большую часть жизни, но и из-за инстинктивного ощущения, что именно эти цвета идут ей более всех прочих. Украшение она надевала всегда одно, но очень красивое и дорогое: нитку крупных и ровных жемчужин.

Поднявшись наверх после второго завтрака, мадам Вольски серьезно сказала подруге:

— На твоем месте, Сильвия, я бы сегодня сдала жемчуг на хранение. Нет нужды надевать его, когда отправляешься к гадалке.

— Но почему? — удивленно спросила Сильвия.

— Потому что он ценный. Мы ведь ничего не знаем об этой мадам Калиостре, а, кроме того, Монмартр — место неспокойное, сами парижане так говорят.

Сильвия Бейли очень не любила снимать свое ожерелье. Сама того не осознавая, она видела в этой нитке жемчужин символ своей свободы и даже женского достоинства.