Истинное зло - Грег Айлс

Памяти Макгроу и Райана Батросса

У истинного зла лицо, которое знаешь, и голос, которому веришь.

Алекс Морс шагала через вестибюль нового университетского медицинского центра с таким решительным видом, словно была настоящим доктором. На самом деле она не имела отношения к нему и работала переговорщиком в ФБР. Двадцать минут назад Алекс сошла с самолета, прилетевшего из Шарлотты, штат Северная Каролина, в Джексон, штат Миссисипи, чтобы навестить старшую сестру, которую увезли на «скорой помощи» прямо с матча Малой лиги.[1]Весь последний год пролетел под знаком горя и потерь, и Алекс чувствовала, что это еще не все.

Подойдя к лифтам, она скользнула взглядом по дисплеям и увидела спускавшуюся вниз кабинку. Морс нажала кнопку и стала нетерпеливо покачиваться на каблуках. Больница, подумала она с горечью. Сама Алекс только накануне выписалась из нее. Но цепь трагедий началась с отца. Полгода назад Джима Морса подстрелили во время ограбления, и он умер как раз в этом центре. А еще через два месяца матери поставили диагноз «рак». Она прожила больше, чем предполагали врачи, но развязка могла наступить в любой момент. Потом тот случай с Алекс. И вот теперь Грейс…

Раздался мелодичный звук, и дверь открылась. В глубине лифта у стены стояла молодая женщина в белом халате, накинутом поверх одежды. Вид у нее был абсолютно измученный. Стажерка, догадалась Алекс. Она вдоволь насмотрелась на них за последние три месяца. Женщина взглянула на вошедшую в кабинку Алекс и опустила голову. После ранения Алекс так часто видела эту мизансцену, что уже даже не злилась. Ощущала лишь усталость и тоску.

– Какой этаж? – спросила женщина, подняв руку к панели и стараясь не смотреть на нее слишком прямо.

– Нейрохирургия, – буркнула Алекс, ткнув пальцем кнопку с номером «4».

– Я еду в цоколь. – На вид стажерке было лет двадцать шесть – на четыре года моложе Алекс. – Но потом сразу подниму вас.

Алекс кивнула, выпрямила плечи и стала разглядывать менявшиеся над дверью цифры. После того как матери поставили диагноз, Алекс постоянно летала из Вашингтона, где тогда жила, в штат Миссисипи, чтобы хоть как-то утешить Грейс, которая разрывалась между своей учительской работой и ночными дежурствами у постели матери. Времена Гувера миновали, и ФБР старалось с пониманием относиться к семейным проблемам своих сотрудников, но в случае с Алекс заместитель директора выразился абсолютно ясно: разовая отлучка на похороны родителей – это одно, а регулярные поездки за тысячу миль на сеансы химиотерапии – совсем другое. Но Алекс никого не слушала. Она наплевала на систему и научилась жить без сна. «Я смогу это выдержать», – твердила она себе и действительно держалась, пока вдруг не случился срыв. Главная проблема была в том, что Алекс не подозревала о срыве до тех пор, пока кто-то не разрядил дробовик в ее плечо и правую часть лица. Бронежилет надежно защитил тело, но с лицом дело обстояло гораздо хуже.

Для человека своей профессии Алекс совершила непростительную ошибку, и цена была соответствующей. Преступник выстрелил сквозь стеклянную перегородку; в результате то, что могло сойти за чудесное спасение (две дробинки волшебным образом прошли сквозь голову, не затронув мозга), превратилось в чудовищную мясорубку. Тысячи осколков вонзились в ее щеку, челюсти и ноздри, сорвав кожу и раздробив кости. Пластические хирурги наобещали Алекс многого, но результаты пока были не блестящи. Они заверили, что огненно-красные червяки на лице со временем поблекнут (правда, пунктирные следы на коже никуда не денутся) и люди несведущие даже не заметят операции. Алекс сомневалась. Хотя по большому счету – что такое изуродованное лицо? Через пять секунд после первого выстрела другой человек сполна заплатил за ее ошибку.

С тех пор прошло двенадцать недель. В первые, самые кошмарные дни после перестрелки Грейс трижды прилетала в округ Колумбия, чтобы побыть с Алекс, хотя ее и без того до предела вымотал уход за матерью. Грейс была прирожденной мученицей, верным кандидатом в семейные святые. И вот злая ирония – теперь она сама лежит в реанимации, и ее жизнь висит на волоске.

Почему? Уж точно не из-за кармы. Грейс поднималась по ступенькам стадиона, чтобы посмотреть, как десятилетний сын играет в бейсбол, и вдруг потеряла сознание. Грейс рухнула вниз по лестнице, опустошив кишки и мочевой пузырь. Через сорок минут компьютерная томография обнаружила у мозгового ствола сгусток крови, его было вполне достаточно, чтобы отправить Грейс на тот свет. Алекс плавала в бассейне, когда до нее дошла эта весть (словно неизбежная расплата после той страшной перестрелки). Мать слишком волновалась и невнятно говорила по телефону, но нескольких слов было достаточно, чтобы Алекс бросилась в аэропорт.

Как только лайнер коснулся взлетной полосы в Атланте, Алекс достала свой смартфон и позвонила мужу Грейс, с которым не смогла связаться до отлета. Билл Феннел сообщил, что поначалу все выглядело не так уж страшно – частичный паралич правой стороны, общая слабость и небольшое нарушение речи, – но положение со временем ухудшилось, и врачи считают, что это плохой признак. Невролог прописал Грейс ТПА – сильнодействующее средство, способное рассасывать кровяные сгустки, однако довольно опасное само по себе. Билл Феннел был крепким парнем, но его голос дрожал, и он просил Алекс поторопиться.

Она снова связалась с ним, когда самолет сел в Джексоне. Билл со слезами рассказал, что случилось за последний час. Грейс продолжала дышать самостоятельно, но впала в кому и могла умереть раньше, чем Алекс доберется из аэропорта. Ее охватила паника, какой она не испытывала с детства. «Боинг» еще только подползал к терминалу, а Алекс уже схватила свой ручной багаж и зашагала к выходу. Стюард преградил ей путь, но она ткнула ему в нос удостоверение агента ФБР и потребовала как можно скорее доставить ее в терминал. В аэропорту она промчалась через зал и без очереди взяла такси, опять махнув удостоверением и пообещав водителю сто долларов, если он домчит ее в медицинский центр со скоростью сто миль в час.

Теперь Алекс, выходя из лифта, вдыхала резкий больничный запах, мысленно переносивший ее на три месяца назад, когда кровь хлестала из ее лица, точно из прохудившегося крана. В конце коридора высилась огромная деревянная дверь с надписью «Отделение нейрохирургической реанимации». Алекс распахнула ее, будто новичок-парашютист во время первого прыжка, готовясь услышать почти неизбежное: «Прости, Алекс, уже поздно», – и упасть в головокружительную пропасть.

Реанимация состояла из двенадцати стеклянных палат, тянувшихся вокруг поста сиделки в форме буквы U. Часть палат была задернута занавесками изнутри, но за прозрачной стеной в одной из них Алекс увидела Билла, говорившего с женщиной в белом халате. Огромный Билл нависал над ней, как башня, но красивое лицо было искажено тревогой, и женщина, судя по всему, пыталась успокоить его. Почувствовав присутствие Алекс, Билл поднял голову и замолчал на полуслове. Она направилась к палате. Билл бросился навстречу и прижал ее к своей груди. В таких случаях Алекс всегда чувствовала себя неловко, но сейчас не могла уклониться от объятий. Да и зачем? Они оба нуждались в поддержке, в ощущении близости и семейного единства.