Нуониэль. Часть вторая - Алексей Николаевич Мутовкин

Глава 14 «Тимбер Линггер»

Почти все великие сказания о драконах, колдунах и рыцарях начинаются в питейном доме. Обычно заведение окутано полумраком, редеющим лишь над столами, где коптят засиженные мухами жировые горелки. Толстый половой – владелец заведения, грустит за высоким прилавком, лениво отгоняя муху, назойливо жужжащую перед носом. Редкие посетители разных мастей сидят за самыми уютными столиками. Жёлтый огонь горелок выхватывает из полумрака морщинистые и щетинистые лица. Из окна, затянутого бычьим или козьим пузырём еле пробивается дневной свет; в его тусклых лучах пляшут пылинки. Почему барды и рассказчики начинают свои истории о великих приключениях в таких скучных местах? Что может быть унылее вонючего кабака в светлый погожий день? Разве что такой же тухлый кабак в день ненастный. Но барды никогда не отступали от своих традиций и в будущем сдавать свои позиции не намерены – великие саги о подвигах и свершениях будут и впредь зачинаться в этих, по мнению бардов, интереснейших местах. Так что же такого захватывающего в питейных домах, которые в Вирфалии называют раскатистым словом «кружало»? Чтобы это понять, достаточно повнимательнее присмотреться к тем сказочникам и бардам, которые любят драконов, волшебство и прочих невероятных единорогов. Обычно это добрые и милые люди, которые сами в жизни и мухи не обидят. Им в радость мечтать о далёких землях, прекрасных принцессах и рыцарях в сияющих доспехах. Такие барды с нежными руками, тонкими пальцами, заточенными под перебирание струн музыкальных инструментов, никогда не странствовали дальше своих родных провинций. Эти добрые и воспитанные люди в жизни не видели диких зверей, хладнокровных бандитов, коварных злодеев и затхлых пещер. Единственное место в их спокойном и безопасном мире, где можно ощутить тревогу, почувствовать вкус иной жизни – питейный дом. Это та самая пещера, где живут чуждые правильным и воспитанным бардам существа. Где можно наткнуться на грязные сапоги, топтавшие земли далеко за пределами родной провинции. Где от табачного дыма режет глаза, от хмеля туманит взор, а от бранных слов простого люда, на душе становится так тоскливо. Это место, где бард, с его тонкими пальцами, сделанными для того, чтобы ласкать лютни, чувствует себя одиноким. Именно это одиночество и рождает то романтическое отношение к кружалам.

Историю рыцаря Ломпатри тоже следовало бы начать именно с такого кружала в вирфалийской провинции Крестовь. Сама провинция – место не менее интересное, чем Дербены. Если Дербены – самая северная провинция всего Троецарствия, то Крестовь – тоже самая северная провинция, уступающая только Дербенам. Другими словами, Крестовь – мертвецки-скучное захолустье. Но самое интересное здесь то, что местные жители считают свою соседку – самую-самую северную провинцию – малолюдным, диким и унылым местом. В то время как всё остальное Троецарствие считает именно провинцию Крестовь таким вот захолустьем, которыми местные жители мнят Дербены. Звучит запутанно, но при путешествии в Крестовь эти вещи стоит знать назубок. Ведь каждый раз в бытовых спорах с иноземцами, жители провинции Крестовь напоминают, что они – не край света, а что есть ещё и Дербены – и вот там-то и живёт настоящая «деревня»; ну а от их границы до стольного града Идрэна всего три с половиной дня пути. Но, как назло, иноземцы для подобных разговоров, в большинстве своём, попадаются такие, которые никогда не слышали о Дербенах и в ответ лишь снисходительно улыбаются недалёким деревенским простакам. Местные, конечно, догадываются, что эти улыбки смахивают на насмешки, но открыто об этом не говорят. Зачем обижать тех редких иноземцев-путешественников, забредших в их далёкий край? Других-то путников нет, а поговорить с новым человеком страсть как охота. Пусть уж улыбается.

Рассказ о человеке всегда стоит начинать с момента его рождения, а ещё лучше немного загодя. Но в случае рыцаря Ломпатри, именно тот день в крестовьском кружале можно считать началом всей его истории. Рыцарь вместе со своим верным слугой томился в дальнем гулу питейного дома и водил кончиком ножа по грязной столешнице, оставляя в толстом слое старого жира белую бороздку. Скрипнула входная дверь. Из ярких лучей погожего дня появился Закич, радостный и довольный собой.

– Вот видишь, рыцарь, что бывает, когда такому толковому парню, как я платишь вовремя! – заявил коневод, подсаживаясь к своим спутникам.

– Бывает то, что ты шляешься невесть где, и пропиваешь заработанное, – буркнул в ответ Ломпатри.

– Нет! – сказал Закич, и его лицо расплылось в простодушной и искренней улыбке. – Я его нашёл!

– Не томи! Докладывай. Не люблю загадки, – рычал Ломпатри.

– Слухи про ту странную компанию – помните? Видели их местные. На Стольном Волоке. Сюда в деревню – не пошли. Если поторопимся, перехватим на распутье на полночной дороге.

– Сколько их? Трое, говорят? – спросил Ломпатри, хотя уже знал ответ. – Что местные гуторят: высокая эта троица, али низкорослая?

– Говорят, с виду люди как люди, – ответил Закич.

– Значит, за гномов не сдать, – тяжело вздохнув, заметил Ломпатри.

– Но один из них всё время лицо прячет – капюшон у него на голове. Даже когда солнце палит, как сейчас, – добавил Закич.

Ломпатри поднялся.

– За колдуна сойдёт, – как-то грустно заметил рыцарь и направился к выходу.

– Это около десяти серебряников! – радостно сказал Закич, спеша за Ломпатри. – Потом припасов добудем, да и жалования мне и Воське можно выплатить на несколько недель вперёд.

– Но мне не к спеху, – смеясь, заметил Воська.

– К спеху – не к спеху, а монета к монете! – подняв указательный палец вверх, ехидно заметил Закич. – Что бы ты, господин рыцарь, без меня делал!

– Рачительствовал, – резко отсёк Ломпатри и вышел из кружала на залитый солнечным светом двор.

Через несколько минут Ломпатри и Закич выехали из деревни, оставив Воську впрягать коней в телегу и догонять их по северной дороге, ведущей через холмы к Стольному Волоку. Из деревни шло всего две дороги – та, по которой путники въехали – южная, и та, по которой они собирались деревню покинуть – северная. Глупый и старый Воська внимательно выслушал наставления хозяина о том, куда ехать и когда.

Стоял один из тех деньков осени, когда солнце на прощание светит чуть сильнее, а тёплый ветер, перед тем, как уступить место холодному, ещё разок пролетает над землёй, лаская отяжелённые плодами садовые деревья. Рыцарь и коневод прошли по песчаной дороге около часа. Дорога вилась меж холмов, усаженных яблонями, источающими приятный аромат плодов. Дорожка то поднималась, открывая раздолье северной окраины провинции Крестовь, то опускалась в низину, где в тёплом безветрии и