Камасутра для Микки Мауса - Дарья Донцова

В историю трудно попасть, но очень легковляпаться. Согласитесь, приятно, когда при рождении ангел целует ребенка в темяи младенец получает какой-нибудь талант. Мне тоже досталась отличительная отлюдей черта. Нет, я не умею писать, как Татьяна Толстая, петь, как ГалинаВишневская, и танцевать, как Майя Плисецкая. Мой талант особого рода: ягениально впутываюсь в приключения. Причем, как правило, в идиотские. Не далеекак вчера я пошла на проспект за хлебом и увидела в скверике прелестнуюмаленькую девочку лет трех, жалобно плачущую на скамейке. Дитя было хорошоодето и решительно не походило на побирушку: румяное личико, чистенькоеплатьице и золотые сережки в крохотных ушках. Слезы потоком текли по пухлымщечкам, а в ручках девочка сжимала пластмассовое ведерко. Я сразу поняла, чтомалышка потерялась, и подошла к ней.

– Где твоя мама?

Наверное, ребенок не умел еще как следуетговорить, потому что, всхлипнув, девочка заплакала еще горше. Я огляделась посторонам, мимо тек равнодушный поток людей.

– Не плачь, мы сейчас пойдем в милицию, итам сразу отыщут твою маму, – с этими словами я попыталась поднятьдевочку.

Та завизжала в диапазоне ультразвука ипринялась бить меня ножками в дорогих лаковых туфельках.

– А ну оставь в покое мою дочь! – раздалосьсзади.

Я обернулась и увидела разъяренную девицу навид лет восемнадцати в красной мини-юбочке и ядовито-зеленой блузке.

– Зачем к чужим детям на улицахпристаешь? – прошипела «элегантная» девка.

– Это ваша дочка?

– Ну!

– Она так плакала!

– И че?

– Я решила, что она потерялась, –принялась оправдываться я, – хотела отвести бедняжку в милицию.

– Вали отсюда, – нахмуриласьдевица, – сама роди и таскай потом детей по отделениям, а к чужим неподходи.

– Зачем же вы бросаете крошкуодну! – Я решила все же пристыдить мамашу.

– Тебя не спросила, – рявкнулата, – вовсе она не одна, я тут в кустах стояла.

– Но почему?

– Блин, – со злостью выплюнулародительница, – наказала ее, орет, песком бросается, не слушается, вот ипосадила тут одуматься.

– Так нельзя!

– Иди в …. – посоветоваладевица, – че привязалась? Больше всех надо, да? Сколько народу мимопрошло, одна ты примоталась. Вали, пока я милицию не позвала!

Пришлось уйти с таким ощущением, будто съеламуху. Шагая к метро, я приняла твердое решение: все, больше никогда не станувмешиваться ни во что, но тут увидела, как пожилой мужчина бьет поводкоммаленькую лохматую собачку, и мгновенно налетела на него:

– Не смейте мучить животное!

Дядька вздохнул, отпустил шавку, и тамоментально цапнула меня за ногу. От неожиданности я заорала. Моська рвалазубами мои джинсы, явно желая прогрызть не только брюки, но и кожу, мускулы,кости…

– Оттащите ее! – завизжала я.

Мужчина вновь шлепнул бестию поводком.Собачонка села, выплюнула порванный край штанины и нагло оскалилась.

– И что вы меня учить вздумали? –спокойно спросил пенсионер, с явным трудом поднимая пса. – Артур у наспока маленький, не понимает, что людей нельзя хватать, играть ему охота, вотучу потихоньку, но не больно совсем. Зачем вы вмешались? Я вам за штаны деньгиплатить не стану, сами виноваты.

В отвратительном настроении я приехала домой,нарвалась на Лизу, которая моментально с укоризной заявила:

– Лампудель, сколько раз говорить! Неходи через стройку, иди в обход!

Возле нашего дома начали возводить новоездание, площадку огородили, и путь до метро увеличился вдвое, поэтому многиежильцы, в том числе и я, предпочитают пролезать сквозь дверку в заборе ипрыгать через ямы и кучи битого кирпича. Лизавета этого не одобряет.

– Я шла по тротуару! – сказала ясущую правду.

– А джинсы, – фыркнуладевочка, – где так порвала?

– Это собака. – Я объясниласитуацию.

Лиза выслушала меня и вздохнула:

– Ты неисправима! На фиг суешься куда ненадо?

Я пошла в ванную, стащила брюки, хотела сунутьих в стиральную машину, но потом, оглядев вконец испорченную штанину,зашвырнула их в тот шкаф, где лежат тряпки, и принялась умываться. Лизаветаправа. Ну действительно, зачем я везде сую свой нос? Нет бы пройти спокойномимо – и брюки были бы целы, и нервы не истрепаны!

В свете вчерашних событий утром я принялаисторическое решение: даже если семь братков будут мучить кошку, спокойнопройду мимо, не повернув головы в их сторону. Но, слава богу, на улице невозникло никаких неприятных ситуаций, и я спокойно добралась до районногоотделения милиции, где работает Андрей Коп. Андрюшкин папа – литовец, и насамом деле его фамилия звучит так, что и не выговорить, и не написать:Копсчявичус. Где-то в начале пятидесятых Витас, так звали папу, приехал в Москвуи через некоторое время «обрубил» у фамилии хвост, что, в общем-то, былопонятно. Витасу и в голову в то время не пришло, что у него родится сын,который пойдет работать в милицию, где его фамилия вызовет град насмешек.Впрочем, Андрюшкины коллеги давно привыкли и перестали насмехаться, а вотграждане, пришедшие в отделение со своими проблемами, начинают возмущаться,когда дежурный им говорит:

– Обратитесь к Копу.

Население сейчас поголовно смотритамериканские боевики, и то, что янки зовут своих полицейских копами, знает дажегрудной младенец.

Я поднялась по лестнице на второй этаж, прошлапо длинному, выкрашенному серо-зеленой, унылой краской коридору и толкнулаобшарпанную дверь. Перед глазами возникло крохотное помещеньице, чуть большетуалета. Андрюшка занимает в отделении какой-то пост. Вроде он являетсяначальником отдела уголовного розыска, но не спрашивайте у меня подробности, яих не знаю и должность тоже не назову правильно. Одно могу сказать – раньше онсидел в довольно большой комнате вместе с другими коллегами, а теперь имеетсобственную кубатуру, где поместились устрашающий железный шкаф, выкрашенныйтемно-коричневой краской, письменный стол и два стула. При этом учтите, чтоАндрюхин вес зашкалил за сто кило, а рост его почти два метра и выглядит он вэтом «офисе», словно пограничный столб на кухне.