Я убил Мэрилин Монро - Дмитрий Романовский

Не люблю бедных людей. Нет, не по социальным причинам. Все люди моей профессии не любят бедных. До этого у меня была другая профессия. Я был водителем такси. В то время они требовались во всех таксопарках. Нью-Йорк я хорошо знал, документы мои были в порядке, так что получение работы не составляло проблемы. Мне было уже около тридцати, что соответствовало моим документам. Два года разницы в моем возрасте уже никто не заметит. Людей я хорошо знаю, и сев за руль такси, я уже через несколько дней мог с легкостью определить на какие чаевые можно рассчитывать с того или иного пассажира. У меня появились любимые места. Например, Линкольн-Центр в час театральных разъездов. Здесь три здания: Метрополитан-опера, Сити-опера и Аври Фишер Холл. Чаще всего люди здесь садятся парами. Это всегда интеллигентные люди среднего класса. Публика высшего класса разъезжается в своих машинах, запаркованных в дорогом паркинге под зданием оперы. Позже я узнал, что некоторые представители высшего класса предпочитают возвращаться из театра домой пешком, поскольку живут недалеко от оперы в респектабельных кварталах, где исключается присутствие ночных грабителей. Идет такая нарядная дама, манто нараспашку, на шее гирлянды натуральных бриллиантов, идет в ночной толпе нарядных богатых людей, и никто здесь ее не ограбит: Гарлем далеко, а Бруклин еще дальше. Бедные люди разъезжаются из театров на общественном транспорте или на своих дешевых машинах, запаркованных на улице за много кварталов от оперы. Однажды я отвозил из Метрополитан-оперы целую негритянскую семью в Гарлем. Кажется, это был какой-то балет Петра Чайковского, на который интеллектуалы полагают нужным водить детей. Это была интеллигентная семья. Муж говорил с женой вежливо. И двое их детей, сразу видно, были хорошо воспитаны, и чего-то понимали в классической музыке, хотя и были черными как головешки. В Нью-Йорке мало таких людей. Если и попадаются черные интеллигентного вида, то они обычно из Парижа и говорят с французским акцентом. Но эти черные были коренными американцами и жили в Гарлеме. Когда я подвез их к дому, черный дал мне хорошие чаевые и предупредил меня, чтобы я не брал пассажиров в его районе: это опасно. Я это знал, но вежливо поблагодарил черного за предупреждение. Выходя из машины, они сказали мне «спасибо», и даже их дети сказали «спасибо» без напоминания родителями. Ограблений я не боюсь. У меня хорошая выучка, реакцию я не утратил, и если какой чудаковатый пассажир приставит мне к уху пистолет и потребует дневную выручку, я хорошо знаю как себя вести, и этот чудак окажется на пустынной обочине со свернутой шеей. Однако, из осторожности я не беру подобных пассажиров, заранее определяя их непредвиденные (для полиции) свойства. Правда, за это могут оштрафовать и даже судить. Полиция набирает из своих кругов черных агентов, которые придают своей внешности вид грабителей, останавливают такси, и если таксист их не берет, предъявляют бляху, отбирают документы, и таксиста судят за дискриминацию черных. А какая дискриминация? Всем известно: полиция дискриминирует всех таксистов, не разбирая цвета кожи. А впрочем, работать таксистом не так уж и плохо. Пассажиры иногда развлекают. Я проработал в такси около трех лет. Заработки были приличные. В отпуск я ездил во Флориду, но даже для этого денег было достаточно, чтобы не трогать тайных сбережений. Однажды я вез пассажира в аэропорт. Лицо его мне показалось знакомым. Но за последние годы я перевидал столько лиц, что стало трудно связывать их с какими-то событиями. Пассажир попался разговорчивый, спросил, где я так загорел. Я сказал, что во Флориде. Он оживился, сказал, что учился в Бискейн-колледже и давно не был в Майами, стал расспрашивать о новых отелях, и закончено ли строительство набережной, и насколько расширили виллу Вискайя. Несмотря на то, что я отвечал довольно кратко, он вдруг спросил:

– У вас есть брат?

И тут я узнал его.

– Нет, – ответил я равнодушным тоном.

– У вас нет родственника, которого бы звали Уильям?

Я сделал вид, что подумал немного, и ответил:

– Нет.

– Дело в том, что у вас уникальный тембр голоса. Такой голос я слышал только у одного человека. Вот я и подумал, что у вас могут быть родственные связи с Уильямом. Хотя голос по родству не передается. Я как-то разговаривал с незаконным сыном Таккера, у него скрипучий бас.

Я выехал на Турнпайк, и разговорчивый пассажир заговорил о том, что место аэропорта изначально неудачно выбрано.

В этот же день, не дожидаясь конца смены, я вернулся в таксопарк. Хозяин был на месте, и я попросил расчет. Хозяин уговаривал меня остаться, но я сказал, что последнее время у меня бывают головокружения во время смены.

Квартира у меня такая, как нужно: тихая бруклинская улица, шестиэтажный кирпичный дом, третий этаж, так что можно не пользоваться лифтом, комната, кухня, ванная. Это называется студия. Почему студия? Наверняка ни в одной стране, кроме Америки, такие квартиры не называются студиями. На заднем дворе хилые деревья, кусты, трава и на вытоптанном участке полусломанные скамейки и кривой стол. В хорошую погоду здесь собираются некоторые жильцы дома. В основном это мулаты, евреи и, конечно же, дети, которые не разделяются на расы и нации: это бруклинские дети. Во двор я выхожу с книгой или журналом и читаю. Да, я стал читать. Это вполне пристойное и полезное занятие. В той, другой жизни, до пластической операции, я не читал. Мои высокопоставленные боссы не читали книг, хотя были хорошо образованы и знали иностранные языки. И мне просто не приходило в голову, что можно просто так взять в руки книгу и читать ее. Первую книгу в моей новой жизни я подобрал на подоконнике лестничной площадки. Молодая женщина угнала чужой автомобиль и поехала на нем развлекаться, а потом она обнаружила труп в багажнике этой машины. Она хотела уже бросить машину, но тут она познакомилась с одним парнем, в которого тут же влюбилась. И тут начались неожиданные приключения. И только прочтя эту книгу, я понял, что это был детектив, самый популярный жанр литературы. В магазине подержанных вещей я купил другой детектив, но он был менее интересен. В местную библиотеку я не стал записываться, поскольку не хотел лишний раз вкладывать свое имя в списки. Я просто стал покупать и подбирать на свалках подержанные книги, некоторые без обложки. Детективы мне разонравились. Они пишутся по стандарту с различными вариациями, и уже с начала становится не интересно, кто кого убил, или ограбил. Однажды я начал читать книгу без обложки, историческую, классику, и, только дойдя до середины, понял, что читал ее в школе. Это был Диккенс. Поскольку в моем доме живет много евреев, а знакомство с ними может быть полезным, я спросил уличного продавца книг: – Что теперь читают евреи? – И он предложил мне книгу «Избранные». Это была только что изданная книга, и поэтому дорогая. Во дворе дома, сидя на кривой скамейке, я отложил начатую книгу и закурил. Ко мне подсел старый еврей с пятого этажа. Поздоровавшись, он посмотрел на мою книгу, сказал:

– Теперь все читают Потока.