Медведь против Акулы - Крис Бакелдер

Моей матери, Линде Уилсон

Моему отцу, Аллену Бакелдеру

и

Моей сестре, Лизе Бакелдер

Благодарности

Сердечная благодарность Джиллиан Блейк и Рейчел Сассман из «Скрибнера» за их компетентность и энтузиазм и Лизе Банкофф за то, что книга попала в хорошие руки.

Спасибо отличным учителям: Майклу Паркеру, Грегу Мейерсону и особенно Пэджетт Пауэлл, которая говорила о великом и подкрепляла слово делом.

Множество благодарностей моим талантливым и щедрым ровесникам в Писательской мастерской Университета Флориды и в особенности – Эмили Миллер, замечательному другу.

Люкс-благодарность Робу Силсу за вдохновение. Медвежье объятие Синтии Нирман, великодушному товарищу.

Спасибо Флорри за ее теплое гостеприимство, Джойс – за доброту и веру в хорошее и Рону – за главную идею.

Особое спасибо Кейт Моуддер за все, что она подарила.

И прежде всего спасибо моим родителям и сестре за их любовь, доверие и поддержку. Я замолк и все принял.

Лорд Клиффорд говорит: «И червь, коль на него наступят, вьется».

«Король Генрих IV», Акт III[i]

Курт Воннегут-мл. говорит: «Это должно, я думаю, иметь оптимистический смысл, но должен сказать, что червяка можно припечатать так, что когда уберешь ногу, он уже не пошевелится».

Обращение к выпускному классу колледжа Беннингтон

«Медведь против Акулы: Роман» основан на правдивой истории.

Или, точнее, роман основан на правдивой истории.

Вообразите правдивую историю в небогатом районе, скромном, порядочном. Вообразите тамошние балки, стропила, ровный аккуратный скат дранковой кровли. Вообразите тамошние четкие, безукоризненные углы, почти идеально девяностоградусные, при том, что вы знаете: идеально прямой угол – подобно идеальному кругу или идеальной заднице – в Реальном мире реально не существует, но при том же, что вы знаете: эти углы стремятся, тем не менее, к идеалу (а иначе – зачем Рай?) Вообразите чистенькие кладовки, разумную планировку, сугубое отсутствие роскоши и излишеств. Вообразите отборные стройматериалы – за них поручились люди, которые трудятся на совесть, черт возьми. Вообразите, что все сходится, что – да, подвал неотделан и сыроват, но такова правда, ничего не попишешь.

Хорошо.

Теперь вообразите на основе этого монумента честности и добросовестности, вообразите сооружение чахлое, поставленное кое-как, шаляй-валяй, через пень-колоду, слепленное вместе дефисами да пестрыми тонкими нитями идей, разномастное строение, отчасти бунгало, отчасти небоскреб, отчасти шалаш, тут и алебастр, и кирпич, и виниловый сайдинг, и план некоторый имеется, и некоторый имеется план, обаятельное или занятное – самые подходящие слова, чтобы описать это местечко, стоя на парадной раскорчеванной лужайке Правды, – само по себе не шаткое, оно, однако, примостилось, обосновалось на аккуратной покатой дранковой крыше Правды и раскачивается, раскачивается, и вся долбаная ситуация сползает в коллапс, за которым только смрадные руины, и в этих руинах лежат поровну Правда и Ложь, Ирония и То Что Не Ирония, так что контекст и чистота навсегда утрачены и неразличимы.

Как мне рассматривать этот брус 2 на 4? Это мета-доска, или сверхдоска, или доска как таковая? Доска тем более сложная и неоднозначная, что явственна ее простота и слепящая честность в осознании своих параметров? Кому-нибудь вообще приходило в голову замерить эти два на четыре? Короче: это что – постмодернистский дрын?

Скажем, как смотреть – сквозь или на треснувшее стекло?

Линолеум: аутентичность или гибель аутентичности?

Вот и вообразите.

И вот перед вами…

Значится, это вроде как салонная игра, да? По сути?

Пожалуй.

Ну что, звучит потешно. Медведь напротив Акулы.

«Против», а не «напротив». Что за салон?

А… Ну, это салон. Салон.

…?

Мм. Типа гостиной.

Что?

Зал, по сути дела.

Зальная игра?

Ну, знаете, там как бы в нее играют.

Что такое салон?

Типа комнаты отдыха. Технически.

Салон?

Да.

В здании?

В доме.

И каких размеров там телевизор?

Телевизор, диван, главный герой (м-р Норман) спит, подергиваясь в стробоскопических отблесках.

Телевидение говорит: Не уходите, мы вернемся через минуту.

М-р Норман знай себе дергается и мычит. Он не уходит.

Мохнатый ковер в американском стиле и обои под мореный дуб – о, я не замечаю разницы, вам удалось меня провести, где же шов?

Уже утро – проснись и пой.

И тут из сновидений зернистых и смазанных, пузырящихся синаптическим треском и белым шумом, м-р Норман открывает глаза в снежную щекочущую мякоть беспроводной вибрирующей подушки «Вибро-Дрема Плюс» – недоступна в магазинах, заказывайте сегодня.

Ослепляюще белая подушка, ради которой операторы ждут вашего звонка, баюкает лицо м-ра Нормана, выгибается соблазнительно, эргономично к его ушам и мурлычет, и воркует в эти уши, как любовница. Душечка-подушечка говорит: «Три необременительных взноса».

Она говорит: «Предложение ограничено, недействительно, где запрещено законом, эргономичный дизайн».

Она говорит: «Загляните в отдел беспроводных подушек местного магазина – убедитесь сами».

По телевизору то же самое.

Эргономичный – от латинского ergo (следовательно) и французского nom (имя).

В мягкий белый пухозаменитель своей девственной любовницы м-р Норман говорит: «Отсюда имя?»

Ей (подушке) неважно, воспользовался м-р Норман «Визой» или «Мастеркард», сделал заказ через Интернет или по многоканальному телефону, а то и вовсе посредством мучительной и сладостно-неторопливой Американской Почтовой Службы. Она (подушка) просто хочет, чтобы м-ру Норману легко отдыхалось после долгого рабочего дня. Она понимает. Она переживает. Она покусывает мочки его ушей, когда говорит.