Аннабель. Терновые истории - Ника Ёрш

Аннабель. Терновые истории

Пролог

— Аннабель, милая, две недели пролетят, и я вернусь. — Оуэн прижал меня к груди, погладил по голове, мазнул губами по виску и обернулся на поезд. — Пора. Еще немного, и опоздаю.

Мне хотелось, чтоб он опоздал.

Глупое желание. Необъяснимый, ничем не подкрепленный страх… У меня ведь нет дара ясновидения, как у тётки Марианны. Но сердце трепещет в неясном предчувствии беды…

— Что-то ты слишком молчаливая, — удивляется Оуэн. — Переживаешь?

Сказать ему? Я пытливо посмотрела в глаза любимого мужчины и… выдавила из себя улыбку. Если бы Оуэну грозила беда в пути, тетка сказала бы. А остальное — глупости. Наверняка, сердце так болит из-за предстоящей разлуки. Две недели не вместе — это много.

— Я люблю тебя, Аннабель, — сказал Оуэн и легко коснулся моих губ. — Отвезу артефакты. Сдам. Получу деньги и вернусь. Тебе как раз сошьют платье.

— Оно почти готово, — припомнила я. — Завтра последняя примерка.

— Ты будешь самой красивой невестой.

— И самой счастливой, — кивнула я.

Поезд запыхтел.

Оуэн дернулся, снова поцеловал меня и запрыгнул в вагон, встав в проходе. Широкие плечи заняли почти все пространство. Сильный. Красивый. Мой.

Я осмотрела его, гордо улыбнулась.

— Две недели, — повторил он, сверкнув черными глазами. — Дождешься?

— Спрашиваешь! — ответила я, отступая.

Поезд тронулся.

— Жди своё счастье из столицы! — прокричал он. — Слышишь?

— Да.

Оуэн исчез из виду.

Я обняла себя за плечи, какое-то время постояла, а затем пошла назад. Малыш Э́нниз открыл мне дверь экипажа, помог забраться внутрь и повторил то, что я уже ни раз слышала:

— Обернуться не успеешь, а он вернется.

В Глубинки приехали быстро, и я сразу хотела отправиться по делам, но… Сердце продолжало ныть, тревожа все сильнее. Не выдержав, свернула к дому тетки Марианны. Зашла, помялась на пороге и услышала ее голос:

— Ты же никогда не просишь гадать тебе.

— Сегодня попрошу, — сказала, решительно преодолев небольшой холл. Вошла в ее рабочую комнату. Здесь пахло табаком и надеждой. Тетя сидела на кресле качалке и вязала очередную кружевную салфетку. На пятиугольном столике перед ней лежали мотки ниток разных цветов и схемы новых плетений. Из распахнутого настежь окна лился яркий свет. Я улыбнулась.

Вот только стоило посмотреть в глаза тети, как волнение вернулось.

— С ним все будет хорошо? — спросила у Марианны, имея ввиду О́уэна.

— Да, — ответила она.

— Но?

— Ты хочешь услышать мое слово? — Марианна остановила кресло, отложила вязание и протянула мне сухощавую ладонь с узловатыми пальцами.

Поколебавшись, я шагнула вперед. Наши руки встретились. Тетя Марианна закрыла глаза и, глубоко вздохнув, покачала головой:

— Так и думала, — проговорила она загадочно.

Следом на комнату обрушилась тишина. Под тонкими синеватыми веками тетки заполошно двигались зрачки, ее дыхание участилось, старые пальцы с силой впились в мою ладонь. Я зажмурилась. Не любила предсказания с детства. С тех пор, как моей маме напророчили удачную поездку в столицу. Все действительно вышло хорошо. Только на обратном пути они с папой и старшей сестрой попали в аварию…

— Аннабель… — прохрипела тетя Марианна, открывая глаза.

Я вздрогнула, посмотрела на нее и… замерла, понимая — не нужно было гадать.

— Этот год не принесет тебе желаемого, — подтвердила мои страхи тетка. — Но ты все равно должна ждать поезда. Потому что предсказание Оуэна сбудется.

1

Спустя год

— Нам нужен магобиль. Или хотя бы экипаж, — задумчиво глядя на щуплого лекаря, сказал я. — И кто-то должен помочь с багажом.

Невысокий молодой мужчина в толстых очках и широкополой шляпе огляделся, при этом морщась и шевеля отталкивающими на вид тонкими усиками. Как до этого я, он не увидел желающих прийти на помощь. Тогда, просчитав что-то в уме, лекарь с тоской посмотрел на большой мой чемодан и покачал головой, сообщая:

— Эти руки надо беречь. Мне ими еще жизни спасать, милорд! — Перед моими глазами покрутили небольшой пятерней, затянутой в черную перчатку. — Я не могу поднимать тяжести. Это преступление против всех нуждающихся.

Голос у мистера Чаоморро — так мне представили «лучшего из свободных специалистов» — был скрипучим и напоминал плохо смазанные дверные петли. Его движения казались нервными и беспорядочными. Лекарь явно был раздражен. Впрочем, я мог его понять. Эта поездка уже отняла значительно больше сил и времени, чем предполагалось изначально. когда тетушка уезжала «на полный пансион в шикарное место», я и подумать не мог, что добираться к ней придется два дня, сменив три вида транспорта.

Потому ругаться или спорить с лекарем я не собирался. Мистер Чаоморро действительно был нанят для лечения неожиданно заболевшей тетушки, а не для ношения багажа. Кто же знал, что на перроне в Бурсурканах нас не встретит ни один зазывала, готовый за копейки доставить груз и людей до пункта назначения?

Вздохнув, я подхватил чемодан в свободную руку и отправился следом за немногочисленными пассажирами, покинувшими поезд. Лекарь семенил рядом, и за короткую дорогу до площади у вокзала успел трижды споткнуться, едва не упав.

Не получи я великолепные рекомендации на этого человека, наверняка усомнился бы в том, что Чаоморро вообще на что-то способен. Но три разных источника назвали лекаря лучшим в своем деле. А нелепые вид, голос и поведение мистера можно потерпеть ради дела.

Оказавшись на площади, я поставил чемодан и осмотрелся. Зрелище вышло удручающим. Городишко вызывал изжогу и желание срочно вернуться в поезд, пока тот не укатил. Однако покинуть этот «самый благосклонный к магам» край без впавшей в отчаяние тетушки было бы кощунством.

Я припомнил, как уговаривал неожиданно сорвавшуюся в путь леди Василианну остаться в столице. Но та получила рекомендации от подруги,«уже словно сбросившей груз последних лет» и неожиданно развела бурную деятельность, собираясь в путь.

— Только там мне станет лучше! — заявила леди Василианна Торш всем родным.

— А вам было плохо? — удивился тогда я.

— Смотря с чем сравнивать, — загадочно ответила тетка, и была такова.

Больше двух недель она отдыхала в далеком краю, иногда посылая скупые приветы через допотопное средство связи со старинного телеграфа. И вдруг, три дня назад, слуга доставил пугающее послание: «ВремяИсходеЖдуНадеюсьУспеешь».

Родители как раз накануне отбыли в давно запланированный отпуск, а дочь тетушки вернулась к учебе в университет, так что честь «успеть» выпала именно на мою долю. Пришлось перенести встречи, отложить дела и поручить личному помощнику за любые деньги достать лучшего свободного лекаря. Так же по моему поручению были куплены билеты до Бурсуркана. Сначала на один поезд, затем на дилижанс и снова на поезд.

Время безжалостно поджимало. С мистером Чаоморро помощник свел меня уже на перроне.'Его рекомендовали, как лучшего специалиста, — скороговоркой представлял нас Джим — мой помощник. — Едва уговорил мистера на контракт в десять дней.

— Значит, вы понимаете, что ехать нужно далеко? — на всякий случай уточнил я у низенького, не по погоде тепло одетого мужчины в очках.

— Очень далеко? — проскрипел он, глянув маленькими глазками из-за толстых очков.

— Очень, — признался я.

— Хорошо, — кивнул он, придержав на голове широкополую шляпу. — Едем немедленно! Ради спасения несчастной.'

И вот приехали. Вокзал напоминал миниатюрный оазис наоборот. Островок, на котором пристроилась железно-дорожная станция, включал в себя маленькую площадь, от которой в три стороны уходили дороги. В лес.

По этим дорогам, как тараканы, как раз расползались немногочисленные пассажиры, прибывшие с нами.

— Куда надо ехать господам? — спросил высокий крепкий детина. Он подошел к нам вразвалочку, сунув большие пальцы за потертый кожаный пояс. На вид этот тип скорее напоминал бандита, чем доброго человека, что способен довезти пассажиров до места.

Однако выбирать не приходилось. Всего один свободный экипаж намекал, что проявив недоверие к людям, дальше я отправлюсь с тщедушным лекарем пешком. С тяжелым чемоданом в руках. Мой спутник ехал налегке — лишь с одним саквояжем.

Вынув из внутреннего кармана пиджака последнюю телеграмму тетки, я прочел вслух название городка:

— Терновые глубинки.

— Вам туда? — В глазах детины скользнуло подобие удивления.

— Да, — с уверенностью, которой