Имя им легион - Вера Камша

Максиму Максимычу

Мы несем едино бремя;

Только жребий наш иной:

Вы оставлены на племя,

Я назначен на убой.

Денис Давыдов

Тогда считать мы стали раны,

Товарищей считать…

Михаил Лермонтов

Стурнийская империя

1102 год Счастливой Эры

Чахлые померанцевые деревца в огромных кадках по обе стороны входа в резиденцию прокуратора напоминали, что ты не на юге, где решается спор Роя и Грифа,[1]и не на севере, где границу прикрывает Октавианов вал и где тоже кипит жизнь, а в самом что ни на есть захолустье. Сухом. Пыльном. Скучном и неизбежном, если хочешь сделать военную карьеру. Сенаторы начинают писцами, военачальники — младшими командирами в забытых Временем крепостицах на краю варварских степей. Выдержишь три года, и тебя отправят туда, где ты либо умрешь, либо пойдешь в гору, а пока закаляй волю и пиши стихи. Или читай те, что накорябали другие. Не хочешь творить — охоться, пей, таскайся к местным девкам — в свободное от гарнизонного ярма время. Другой дороги наверх в Стурне нет, разве что присосаться к кому-то из уже поднявшихся, но Тит принадлежал к дому Спентадов, а значит, должен был карабкаться на имперскую гору сам.

— Прокуратор ждет! — возвестил тучный домоправитель, слишком угодливый для свободнорожденного и слишком самодовольный для раба. Вольноотпущенный, надо полагать.

— Иду к прокуратору. — Воин входит с мечом даже в Сенат. Дважды этим пользовались убийцы, но убивать прокуратора Отрамы Тит не собирался. Убивать всех, кто неприятен, — это для варварских царьков.

— Кого я вижу! — Плотный бровастый человек с распростертыми объятиями устремился навстречу гостю. Гость выдавил из себя улыбку и продолжал улыбаться, пока его плечи сжимали начальственные руки. От благородного[2]Нуммы пахло кожей, дымом и слегка — кипарисовой водой для бритья. Прокуратор честно выслужил свою должность, пройдя и юг, и север, и все же было, было в нынешнем хозяине Отрамы что-то от толстого вольноотпущенника. Эта нарочитая радость от приезда в его — его провинцию наследника Спентадов, эта торопливость, смешанная с ненавистной Титу фамильярностью…

— Я — младший трибун Тит Спентад, — четко доложил молодой человек. — Прибыл в распоряжение прокуратора Отрамы. Воля Сената.

— Спентады могут быть лишь в распоряжении Стурна! — усмехнулся рекомый прокуратор, и Тит вспомнил, что отец подозревал Нумму в доносе на старшего Фертара. Впрочем, заговор существовал на самом деле; на редкость глупый, к слову сказать.

— Прокуратор прав — мой дом служит Стурну и порфироносному Агриппе, но сейчас я в распоряжении прокуратора. Готов отправиться в самую захолустную из крепостей под начало грубейшего из комендантов.

— Второе — к твоим услугам, первое — нет. — Нумма пригладил роскошные, с проседью кудри, и Тит не к месту вспомнил, что Спентады к сорока становятся лысыми как колено. Самому Титу, впрочем, было лишь двадцать четыре. — Я пошлю тебя в Скадарию. Тебе что-то говорит это название?

— Крепость. Защищает самый удобный из бродов через Перонт. Заложена сто десять лет назад, в начале нынешнего правления перестроена. Работы окончены в 893 году.

— Узнаю школу Тита Спентада-старшего. — Прокуратор гостеприимно кивнул на накрытый возле окна стол. — Скадария — хорошая крепость. Настолько, насколько восточная крепость вообще может быть хороша… Это вино тебе должно быть памятно. Не могу отказать себе в маленьких удовольствиях, разумеется, в счет жалования, тем паче больших удовольствий здесь не найдешь. Театры, карнавалы и бега остались в Стурне.

— Я знаю, — улыбнулся в ответ на намек Тит и отпил. Нумма был неприятен, но если хочешь усмирять врагов — начни с себя, а значит, к грифам неприязнь! — Я хотел бы услышать от прокуратора о коменданте.

— Я назначил его в Скадарию в конце весны. Приск груб и навязчив в той же степени, в какой предан и честен. Это не тот человек, с которым приятно обедать, но научить он может многому. Раньше он присматривал за Южным бродом. Засиделся. Император не любит, когда вояки пускают корни, и император трижды прав. Я не выявил в Южной ни недочетов, ни злоупотреблений и с чистой совестью отправил Приска в Скадарию, а его предшественника — в отставку. Ты так ничего и не сказал про вино.

— Оно выше любых похвал. — Тит не кривил душой, он в самом деле помнил и любил ниннейскую лозу. Любопытно, каким вином Нумма потчевал Фертара.

— Да, имей в виду, в Скадарии тебя ждут две неожиданности. Одной ты будешь доволен.

— Другой, видимо, нет?

— Трудно сказать, но твое появление эту… м-м-м… неожиданность не обрадует точно. Боишься захмелеть? Приск разбавляет вино водой.

— Это варварство, прокуратор.

— Совершенно верно, но Приск во многом — истинный варвар. Но хоть он и трезвенник, неразбавленное при нем можешь пить смело. Служака слишком плохо ладит с чернильницей, чтобы писать в Стурн, и слишком плохо ладит со мной, чтобы доносить лично, хотя…

Тит молчал, дожидаясь продолжения. Нумма пригубил вино и закончил:

— Хотя я не доношу Сенату о невинных шалостях тех, кто душой и телом предан императору. Да хранит его само Время!

* * *

Скадария встречала вернувшуюся конницу запахом луковой похлебки, вылизанным двором и довольными — убил бы! — рожами. Стараясь не хмуриться, Приск слез с покрытого степной пылью мерина и выслушал доклад. Столь же вылизанный, как и замощенный местным песчаником двор. Придраться было не к чему, хоть умри! Махнув добросовестному Сервию рукой, комендант залпом выпил услужливо поднесенную воду и, шагая через две ступеньки, поднялся на стену — думать. Он почти привык к Скадарии, но признать ее лучшей крепостью степного рубежа мешали девять отданных Южной лет.

Приск понимал, что недавний перевод — повышение, причем, скорее всего, последнее в его карьере; отдавал он должное и проныре-прокуратору, не взъевшемуся на настырного ветерана, но свежеоштукатуренные стены и просторные казармы нет-нет, да и вызывали ревность. Крепость приводили в порядок без участия Приска, зато стремительный бросок за реку был уже на его счету. Все прошло безупречно! Можно садиться и кропать донесение о том, что жизнь и имущество граждан священного Стурна под надежной защитой, и испрашивать наградные. Дадут. Погладят по шлему и дадут. За Нуммой не заржавеет — прокуратор превратит вылазку в великий поход и вытрясет из столичных чинуш корову для себя и курицу — для Скадарии, а большего от начальства не добьешься. Уж в этом-то Приск, оттрубивший под «пчелками» без малого тридцать лет, убеждался не раз. Небец ушастый, отличная крепость и сносный прокуратор — что еще нужно, чтобы дотянуть до отставки?