Гнилое яблочко - Т. Р. Бернс

Каждый вторник, в День рыбных палочек, ровно в 11:17, на уроке математики, я поднимаю руку и делаю очень важное объявление.

— Симус Хинкль, — произносит мистер Макгилл, разглядывая меня поверх своих пыльных очков, — чем обязан?

— Мне нужно в уборную, — говорю я.

— А мне нужно навсегда уехать в отпуск на тропический остров. Такая возможность предусмотрена?

Так мистер Макгилл представляет себе шутку. Не плохо для учителя математики, который забавы ради запомнил наизусть число «пи».

— Урок почти окончен, — продолжает он. — Не трудитесь возвращаться.

А так я представляю себе идеальный ответ. Макгилл, как и мои одноклассники, кажется, не вспоминает, что точно такой же диалог происходил между нами уже много раз. Иногда мне кажется, что было бы неплохо стать более запоминающейся личностью, но во вторник утром, если тебя никто не помнит, это только на руку.

Все идет без сучка без задоринки неделю за неделей, пока мы не узнаем, что мистер Макгилл принимал ванну и уронил в воду свой калькулятор. Судя по электронному письму, которое приходит всем ученикам, калькулятор больше не умножает и Макгилл берет выходной, чтобы его починить.

И к нам на замену приходит учительница.

Ее зовут мисс Парципанни. У нее кудрявые светлые волосы, большие голубые глаза и тяжелый случай нервного перевозбуждения. К 10:45 она роняет и ломает восемь кусков мела. В 10:57 она хлопает одной тряпкой о другую, чтобы их почистить, и чуть не задыхается в густом белом облаке. В 11:09 она просит помочь ей настроить проектор и, когда не находится ни одного желающего, зажимает пальцами переносицу, чтобы не расплакаться.

Мне жалко ее, но я не могу не попробовать извлечь выгоду из ее состояния. В День рыбных палочек каждая секунда на счету, так что в 11:15 — на две минуты раньше обычного — я поднимаю руку.

— О. — При виде меня мисс Парципанни хватается за край доски, будто боится упасть. — У тебя есть вопрос?

— Мне нужно в уборную, — говорю я.

— Но до конца урока, — она перерывает стопку бумаг, большая часть из которых ускользает из ее пальцев и падает на пол, — всего семь минут.

Я беру рюкзак и начинаю собираться.

— Не беспокойтесь, я пойду на ланч прямо оттуда.

— Нет, не пойдешь.

Я замираю. Мисс Парципанни широко распахнула глаза и смотрит на меня, приоткрыв рот. Мне кажется, что ее сейчас стошнит в корзину для бумаг мистера Макгилла, но мисс Парципанни расслабляется и закрывает рот.

— Ты не пойдешь, — повторяет она, на этот раз более твердо.

— Но я всегда так делаю. Каждый вторник в это самое время.

Она нахмуривается:

— Тебе надо посещать уборную каждый вторник в одно и то же время?

Я понимаю, что это звучит действительно странно, если задуматься.

— И правда, — говорит тихий голос позади меня. — С чего бы это?

— Он малыш, описается еще, — произносит другой голос, и класс наполняется шепотом и смешками.

Я знаю эти голоса. Они принадлежат тем самым мальчишкам, которых я стараюсь опередить.

— Пожалуйста, — я чувствую, как мое лицо краснеет, — мне действительно надо идти.

— Ну прости. Если ты ждал так долго, можешь подождать еще несколько минут.

Мне, как всегда, чертовски везет. Похоже, сказать «нет» — единственное, в чем мисс Парципанни ощущает себя компетентной.

Я стою, не понимая, что делать. Часть меня хочет рвануть к двери, но другая часть, более сильная, приковывает меня к полу.

Поэтому я сажусь обратно на стул. Смотрю, как секундная стрелка описывает круг на циферблате настенных часов. В 11 часов 19 минут 45 секунд я закидываю рюкзак на плечи и застываю в низком старте возле своей парты, выставив ногу в проход.

Звенит звонок. Я срываюсь с места — и тут же застреваю в толпе девчонок. Я поворачиваю налево, но девчонка слева перекидывает волосы через плечо, и они хлещут меня по глазам. Я поворачиваю направо, но девчонка справа набирает эсэмэс и загораживает собой узкий проход возле стены. Я пытаюсь протиснуться по центру, но девчонки тесно сбились в кучку, как будто зацепились друг за друга своими сверкающими ремнями и серебристыми кольцами в ушах.

Наконец девчачья стайка неспешно сворачивает во внутренний дворик, и я стремглав бросаюсь мимо. Я бегу так быстро, как только могу, но коридор переполнен. К тому времени, как в поле зрения показывается буфет, уже 11:25, и я на четыре минуты отклоняюсь от расписания.

Я врываюсь в дверь и резко торможу. Все даже хуже, чем я боялся. В очереди стоит по меньшей мере тридцать ребят — тридцать человек, которых я должен был опередить. Вот почему я каждый вторник ухожу пораньше с математики — чтобы получить фору.

И замыкает колонну мой злейший враг, мой непримиримый противник, мой самый страшный кошмар — по крайней мере, в ночь на вторник.

Бартоломью Джон.

Он сочетает в себе все, чего у меня нет. Высокий. Сильный. Способный при довольно скудном словарном запасе разрешить переговорами любой спор. В целом мире есть всего одна вещь, которая объединяет меня с Бартоломью Джоном.

Рыбные палочки.

И не просто какие-нибудь рыбные палочки. Те самые рыбные палочки, которые готовят леди Лоррэйн и работники столовой в средней школе Клаудвью, хрустящие снаружи, слоистые внутри и с послевкусием, которое длится несколько суток.

— Хочешь подъемник? — спрашивает Алекс Ортис, дружок Бартоломью Джона, когда я встаю позади них. Он кладет одну руку на другую ладонями вверх и приседает.

— Или ракетную установку? — не оборачиваясь, бросает Бартоломью Джон.

Все это время я стоял на цыпочках, пытаясь разглядеть, что творится впереди, и теперь опускаюсь на пятки. Я не отвечаю им. Они от меня этого и не ждут. Все мы знаем, что суть не в этом.

Путь до буфетной стойки занимает одиннадцать изнуряющих минут. Я стараюсь расслабиться, принюхиваясь к успокаивающим ароматам соленого и жирного, но это только напоминает мне о том, чего я, скорее всего, лишусь.

— Сегодня день рыбных палочек? — громко спрашивает Бартоломью Джон, когда подходит его очередь. — Алекс, ты знал, что вторник — день рыбных палочек?

— Не-а. Какой неожиданный сюрприз!

Этот разговор затеян ради меня. Несколько недель назад, в начале года, случилось неприятное происшествие: Бартоломью Джон наполнял свою тарелку последними рыбными палочками, и я попытался стянуть несколько штук с его подноса. Тогда Бартоломью Джон поднял невероятную шумиху (что было очень в его духе): пожаловался леди Лоррэйн, дежурным по столовой и даже директору на то, что я появился откуда ни возьмись и отпихнул Бартоломью, чтобы стащить его еду. Для пущей жалости он добавил, что его семья не может позволить себе ходить в кафе и он специально откладывал свои скудные карманные деньги, чтобы угоститься ланчем из буфета.