Эхолетие - Андрей Сеченых

Каменная крошка, перемешавшись с песком, скрипела на зубах. Душа покрылась ноябрьским инеем, сердце стучало невпопад автоматным очередям, мозг твердил – откатись и замри, а затворная рама тем временем ритмично выводила – бе-саме – бесаме му-чо…

Десяток парней в потертых «хэбэшках» и в «стекле»1 и еще около двадцати в традиционных изарах, перуханах и пакулях2 играли в незамысловатую мужскую игру. Единственной представительницей женского пола среди играющих была смерть. Нет, не старая горбунья с косой – этот образ зависит исключительно от возраста. Очевидно, такую ассоциацию вызывали у старичков, прогулявших сенокос, их уставшие ровесницы – жены, вернувшиеся с полей с сельхозинвентарем в руках. А у тех, кому еще вчера было девятнадцать, – это либо брызгающая от негодования в лицо слюной учительница геометрии, либо несущаяся за тобой во весь опор дородная тётка – контролёр с кумачовой повязкой на рукаве. У каждого персонажа персональные фобии. Сегодня эта дамочка металась от одной команды к другой и, веселясь, ставила печати на лоб, кому «200», а кому «300», чтобы позже не путаться при заполнении типовых форм ведомостей для перевозки грузов.

Точнее говоря, эта игра окончилась, еще не начавшись. Бойцы, изредка перебрасываясь между собой словами на русском языке, колонной по одному продвигались вдоль русла высохшей речушки, которая вместо волн и водоворотов теперь лениво перекатывала песок и мельчайшую пыль от камней, да и то, если везло с ветром. Слева их дорогу ограничивала длинная желтая скала без единого клочка растительности, а справа полого поднимался склон горы с небольшими распадами, сплошь заполненными древесными массивами из индийской пальмы, инжира и миндаля. Еще полчаса назад бойцы внимательно осматривали предгорные ландшафты, но столбик температуры с каждой минутой рос от минусовой отметки к неожиданным двадцати, о чем свидетельствовали растекающиеся серые пятна пота на спинах, и бдительность постепенно уступала место усталости. Когда небольшой отряд поравнялся правым плечом с особенно густыми зарослями «зеленки», парни, ненадолго победившие усталость, прищуренными от яркого солнца глазами тревожно изучали лиственный покров, слегка покачивающийся под сквозящим майским ветром. До конца скалы осталось пройти не более двухсот метров – и про опасный отрезок пути можно будет забыть. Однако справа было удивительно спокойно, лишь стайка бекасов стремительно поднималась в высь голубого неба.

Когда упал Дзюба, прапор лет за тридцать, старый матерщинник, до сего дня воспринимающий новое пополнение как расходный материал в виде наждачной или туалетной бумаги – никто не вздрогнул… Это судьба для тех, кто не верит в любовь. Вроде обычный калибр 7.62, а снёс полголовы. Левая бровь так и осталась удивлённо-приподнятой: «Ну что вы тут мне в очередной раз на… вертели?» А правую бровь стёрли вместе с остатками черепа. Из «зелёнки» палили в режиме нон– стоп. Есть такой режим, когда занюханный, в копоти муджахид пытается отвоевать себе место в раю, сопряженное с кучей стройных наложниц размера S -не больше, ибо они сами размера S – тоже, кстати, не больше.

Потом чихнул Валька Сапфир. До призыва начинающий геммолог. Это из тех, кто пытается оценить ценные камни. Трудно сказать, чем нагрешили его предки, но смещенный калибр 5.45, судя по его лицу, отмолил все их преступления. За семь поколений назад и за семь поколений вперед. Тёмка к тому времени уже отошёл. Пули проделали пару лишних отверстий в ее, и часть из них ещё вдобавок угодила в спину. Веселый был парень, ни дня без шутки… до этого дня.

Тищенко – чудный хохол с клочками колючих усов под носом, всегда был уверен, что стакан сметаны и кружка пива – нет, пыва, превратит его в Шварценеггера, так и не дожил – уровнялся с Петровым, которому в силу его крестьянской силушки были пофиг и Шварц и Сталлоне. Он на спор пальцами ломал чугунные черпаки3 в столовой.

Ниязов. Наверное, не плохой человек был. Так никто и не узнал. Покупал всегда и везде какие-то полотенца, на какую-то свадьбу. Дурацкий крупнокалиберный патрон оборвал и эти начинания, видно Аллаху так было угодно.

Один из немногих уцелевших – Лёшка Каркас, русский, не женатый, не судимый, комсомолец, еще пока живой и всегда, конечно, готовый на подвиг, успел нырнуть за высокие камни, сгруппироваться, перекатиться и приготовиться к бою. Парни прозвали его Каркасом за нечеловеческое упрямство и нежелание гнуться под различные обстоятельства. Однако сегодня он больше был похож на ящерицу, воткнувшую голову между двух довольно крупных кусков камней, отломившихся от горной породы. Ящерица распласталась, подставляя изогнутую спину ласковому солнышку, а в качестве развлечения лупила по «зелёнке» как в копеечку, не думая о запасах боекомплекта. Прицел пулемета стал единым целым со зрачком правого глаза и мгновенно наводился на любое движение с противоположной стороны высохшей реки.

Главное в бою – это страх. В любом бою. У кого его меньше, тот и побеждает. Каркас не знал, у кого его меньше сегодня – у него или у его весёлых друзей, засевших напротив. Свой страх он загнал между большими и средними пальцами обеих ног. Они потели до подошв кроссовок, которые были гораздо удобнее и практичнее, чем сапоги – комбат Иващенко матерился по этому поводу немилосердно, но кому интересно было его мнение в тот 86-й год…

В год, когда весенним утром их разведвзвод был поднят по тревоге и после короткого и четкого инструктажа, в котором первому отделению отводилась задача прикрытия ущелья для передислокации основных сил батальона, отправлен на встречу с великим Лениным и с прочими угодниками веры и славы…

Венька лежал за камнем, поджав под себя ноги и вжимаясь лбом в землю, при этом надсадно орал в микрофон радиостанции P-159, работавшей в УКВ-диапазоне, причем так мощно, что наверняка его голос могли услышать и без технических средств в расположении батальона, а Каркас, подпирая задом скалу остро чувствовал, что очень скоро всё разъяснится и упростится. Редкие красные цветки верблюжьей колючки, неподалеку от которых разлегся Лешка, раньше были подспорьем – из яндака парни варили отвары и от ангины, и от дизентерии, даже от банального кашля, но сегодня их яркий, сочный цвет вызывал явно пессимистическое настроение.

Не добавлял настроения и ветер, гнавший специфические запахи крови и фекалий убитых товарищей.

Дшк … дшк – скупыми очередями бил его пулемёт РПК -74. Сошки пришлось сложить, не влезали, сволочи, между камней, и темп стрельбы поменять – два перемотанных изолентой магазина уже валялись опустошенные рядом.

Пиу… пиу – чирикали в ответ и рассыпались где-то за спиной стайки металлических птичек, выпущенных в ответ из почти аналогичных АК в липких от страха и азарта афганских руках…

Раньше Лешка часто озадачивался вопросом, почему птица удачи всегда должна быть непременно синего цвета? Сегодня он получил неожиданный ответ. Потому что именно такого серо-синего цвета было брюхо фюзеляжа у «вертушки» Ми -24, высунувшейся из – за скалы и недовольной, как медведица, которую разбудили посреди зимы.