Сын Красного корсара - Эмилио Сальгари

— Да, граф.

Маркиз направился к маленькому павильону в мавританском стиле, приютившемуся в углу сада, в тени трех или четырех огромных веерных пальм, и показал графу на девушку шестнадцати-семнадцати лет, одетую в простенький халат из мелкого кружева, переплетенного серебряными нитями; в руках у нее была маленькая гитара.

Это было прелестнейшее создание: высокая, стройная, со слегка бронзоватой кожей, с очень черными зрачками, в глубине которых застыло диковатое выражение, с длинными волосами такого же безукоризненно черного цвета с вплетенными в них красными цветами.

Увидев маркиза, она поднялась, отложила гитару и вытянула губы в грациозной улыбке.

— Дочь моя, — сказал маркиз, — ты не ожидала увидеть меня так быстро?

— Нет, — ответила молодая девушка, останавливая взгляд на сыне Красного корсара.

— Я привел к тебе одного сеньора, который утверждает, что он твой брат и…

Граф резко прервал его.

— Маркиз, не говорите: «утверждает». Вы, так же хорошо, как и я, знаете, что мой отец женился на дочери великого касика Дарьена, а следовательно, эта девушка приходится мне сестрой. Я рожден от белого отца и белой матери, но второй женой моего отца стала индейская принцесса.

Молодая метиска продолжала испытующе смотреть на корсара и даже сделала шаг вперед, как бы притянутая непреодолимой симпатией.

Разумеется, такое тайно подсказывал ей голос крови.

— Дочь моя, — продолжал маркиз, — этого сеньора зовут граф ди Вентимилья; он хочет разлучить нас и увезти тебя далеко-далеко, в Европу…

— В мои замки, где море голубее, чем Тихий океан, где воздух благоуханнее и чище, чем здесь, — сказал корсар. — У меня белый цвет кожи, у вас — смуглый, но вы — моя сестра; у нас один отец: Красный корсар, граф ди Вентимилья, сеньор ди Роккабруна и ди Вальпента. Что говорит ваше сердце, Неала? Что подсказывает вам кровь? Что советует разум? Я покинул Европу, чтобы найти вас, преодолел тысячи препятствий, сражался по всему Панамскому перешейку, чтобы только прийти сюда и назвать вас своей сестрой. Кого вы предпочтете? Маркиза де Монтелимар, воспитавшего вас как дочь, или своего брата? Выбирайте.

Неала некоторое время пребывала в молчании, потом внезапно бросилась к корсару и обвила руками его шею:

— Сердце и кровь говорят одно: я — ваша сестра, а вы — мой брат!

В то время как маркиз вез в Гуаякиль пленненных графа ди Вентимилья, баска и фламандца, дон Баррехо во весь опор летел к Панаме, преследуемый полудюжиной испанских кавалеристов.

Гасконец очень быстро догадался, что за ним охотятся, и пустил лошадь через плантации, надеясь добраться до другой группы холмов, уходивших на север; там он надеялся найти временное укрытие.

Ему повезло: лошадь его оказалась очень выносливой и вместе с тем очень проворной, так что он рассчитывал очень быстро утомить своих преследователей.

Чудом уклонившись от трех или четырех ружейных выстрелов, он достиг подножия холма с преимуществом в добрых четыре сотни метров.

— Держись, мой воронок! — крикнул гасконец. — Придет время, и мы убьем тех, кто заставил тебя попотеть. Прошу тебя сделать еще одно крайнее усилие и перескочить через этот холм. А потом мы вернемся на дорогу.

Андалусийская лошадь почти поняла его. Она ответила продолжительным ржанием и пылко понеслась вверх, тогда как испанские кавалеристы орали что есть мочи:

— Стой!.. Стой!..

— Сейчас, подождите-ка меня немного, — ответил гасконец, беспрерывно понукавший кобылку. — Надеюсь, заставлю вас побегать, вот только поймать меня вам не удастся.

Андалусийка и в самом деле была превосходным скакуном. Она галопом взлетела на холм, преодолела небольшую ровную полянку и резво поскакала по противоположному склону.

Испанские кавалеристы, тоже великолепные наездники, не остановились перед препятствием и тоже взлетели на вершину холма, не переставая кричать:

— Стой, негодяй!

— Не будь вас шестеро, я бы показал вам, что за негодяи — гасконцы с Бискайского залива, — бормотал дон Баррехо, красный от гнева. — Это оскорбление вам дорого обойдется. Вот подождите, выберемся на равнину, увидите, какой огонь я открою по вам.

Вороная кобылка, уверенно направляемая гасконцем, вскачь летела по склону, тогда как испанцы, достигшие к тому моменту крохотной равнины, готовились пуститься за ней в погоню.

Но внезапно гасконец громко чертыхнулся.

Он заметил длиннющий ров шириной не меньше четырех метров, пересекавший весь склон холма.

— Гром и молния!.. — закричал он. — А прыгнет ли кобылка? К счастью, она еще не очень устала.

Он замедлил скачку, потом, когда они были уже у самой трещины, гасконец подобрал поводья, вытянул ноги и крикнул:

— Хип! Воронок!

Лошадь встала на дыбы, громко заржала, а потом оторвалась от земли и прыгнула. О, это был действительно замечательный прыжок, достойный ирландского скакуна.

Они перепрыгнули ров!..

Гасконец приласкал смелое животное, спрыгнул на землю, отвел лошадь за кусты, росшие немного в стороне, поднял аркебузу и вынул из седельной сумки два пистолета.

— Теперь посмотрим! — сказал он.

Шестеро красных от злости кавалеристов стремительно спускались с обнаженными шпагами по склону; они также готовились к прыжку.

Гасконец лег на землю, укрывшись за обломком скалы, и навел аркебузу.

Кавалерист, опередивший товарищей на десяток метров, подлетел к препятствию, вытянул ноги и вскрикнул.

Гасконец открыл огонь с двадцати шагов.

За выстрелом последовали жалобное ржание и мучительное восклицание:

— Черт побери!

Лошадь вместе с всадником полетели в ров, переломив себе шеи.

Гасконец отбросил еще дымившуюся аркебузу, вскочил на ноги, потрясая двумя большими пистолетами.

И тут же пуля просвистела у самого уха, срезав кусочек мочки. Полмиллиметра в сторону — и дона Баррехо не было бы.

К трещине подскакал другой всадник, готовый преодолеть препятствие.

Гасконец дважды выстрелил — и этот кавалерист свалился в расселину вместе со своей лошадью, разбившись о каменистое дно.

Остальные четверо, испугавшись, развернули своих скакунов и во всю мочь понеслись вверх по склону, полностью уверенные в том, что имели дело с одним из тех грозных флибустьеров, которых все считают непобедимыми, потому что им покровительствует дьявол.

Гасконец подождал, пока они доберутся до вершины, потом подошел к своей лошади, запрыгнул в седло и рысцой продолжил свой путь через плантации, намереваясь позднее выбраться на дорогу, ведущую в Панаму.