Голубая звезда против красной. Как сионисты стали могильщиками коммунизма - Владимир Большаков

На Западе не особо мудрствовали, сооружая, как сказал Гэс Холл, «идеологические туннели» под «железный занавес». Там исходили из простой истины: рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше. Можно было сколько угодно говорить о преимуществах социализма перед капитализмом, но, побывав «за бугром», обыватель, каким бы он патриотом ни был, приходил к выводу, что лучше живут там.

«Жуки-точильщики» от идеологии не надеялись на то, что даже ненавязчивая антикоммунистическая пропаганда сработает в одночасье. Известно, что обыватель терпеть не может перемен. Его нормальное состояние — стабильность. Он верен любой власти до тех пор, пока она обеспечивает ему гарантированное потребление, пусть даже в ограниченном ассортименте товаров и услуг, стабильность в стране и неприкосновенность его личности и жилища. Но он будет самым активным противником любой власти, если только она не сможет обеспечить ему минимум-миниморум его житейских благ и уверенности в завтрашнем дне. И конечно не простит власть предержащим, если они лишат его благополучия и стабильности, пусть даже под обещание лучшего будущего и большего изобилия, а сами при этом будут наслаждаться недоступными ему благами.

Все это было просчитано теоретиками и практиками психологической войны до деталей. Постепенно, но неуклонно, «жуки-точильщики» добивались того, чтобы вера в преимущества социализма улетучивалась у граждан Советского Союза и тем более — других социалистических стран, оказавшихся под властью коммунистов только после Второй мировой войны. Так что там и вера эта толком не закрепилась в массовом сознании. На практике возвышенная идея коммунистического завтра оказалась такой же утопией, как города будущего в книгах Оуэна и Томаса Мора, и куда менее привлекательной, чем простая и доступная «Американская мечта», суть которой сугубо материальна — иметь хорошую работу, свой дом, набор автомашин и бытовых приборов, солидный счет в банке и что-то вроде семейного бунгало в сельской местности или на море. Духовное отступило перед материальным, высокие идеалы подменили вещизмом. Деньги, «ревнивый бог Израиля» по-Марксу, стали предметом поклонения вчерашних коммунистов и комсомольцев, да и просто сочувствующих. Вот тут-то «христиане» и «стали настолько же евреями, насколько евреи христианами». Все по Марксу. И чем быстрее происходила эта трансформация, тем привлекательнее становились идеи западной демократии, свобода выбора и передвижений, приоритет индивидуального перед государственным и общественным. Это уже по Брандайсу.

Да, обыватель, прежде всего, потребитель. Потребление — его жизненная доминанта. И рядовой гражданин коммунистического государства оставался потребителем даже в рамках социалистической уравниловки и при замене потребления распределением. Он не стал бы задумываться над тем, продают ему колбасу, или дают, для него главное, чтобы она была у него в холодильнике. Рассматривая витрины капитализма, он не размышлял о том, что за психологические, экономические и политические механизмы и ограничители заложены в процесс потребления. Только после того, как коммунизм уступил место капитализму на всем пространстве бывшего СССР и Варшавского Договора, он начал понимать разницу между потреблением и распределением, узнал, что изобилие товаров и услуг отнюдь не означает, что они всем доступны, и вынужден был учиться по одежке протягивать ножки. Вот тогда он и начал понимать, что преимущества социализма, над пропагандой которых он хохотал до коликов вместе с приятелями по коммунальной кухне, были реальностью, но от нее не осталось ничего, кроме ностальгии по заботе о нем со стороны пусть даже тоталитарного, но все же, несомненно, социального государства.

В марте 1992 г. сожалели о распаде СССР 66 % опрошеных, а у 23 % это событие не вызвало подобных эмоций. Пик сожаления пришелся на декабрь 2000 г. (75 %). По данным опроса «Левада-центра», проведенного в январе 2013 г. о распаде Советского Союза сожалеют сегодня 49 % россиян, а 16 % участников опроса затруднились с однозначным ответом. И причина этой ностальгии, как выяснили социологи «Левада-центра», объясняется даже не столько тоской по социальному, патерналистскому государству, сколько потерей чувства сопричастности к великому делу, великой державе и великому народу. Опрошенные часто отмечали рост взаимного недоверия, ожесточенность, разрыв связей с родственниками, друзьями, одержимость людей наживой. О недоверии друг к другу говорят до 70 % россиян. Они желают восстановления советской державы, это «компенсаторная реакция», объясняющаяся растущим чувством неуверенности в своих силах, одиночества и недоверия россиян друг к другу, полагают авторы исследования. Что ж, за все приходится платить. Мечтали об изобилии товаров, о демократии. И вот к чему пришли — «за двадцать лет после распада СССР российское общество стало обществом потребления, но демократического общества в России не появилось», — констатируют авторы исследования «Постсоветская ностальгия в повседневном дискурсе россиян» Валерия Касамара и Анна Сорокина из Высшей школы экономики (НИУ ВШЭ). Даже в Латвии, где ностальгию по СССР власти приравняли к предательству, почти 43 % опрошенных в 2012 г. считали, по данным компании по изучению общественного мнения SKDS, что Латвии при СССР жилось неплохо. 41 % украинцев жалеют о распаде СССР. Еще выше показатели в Армении, Киргизии и Таджикистане.

Любопытно в этой связи рассказать о том прозрении, которое испытал один из основателей польского Комитета защиты рабочих (КОР), главного профсоюзного объединения, бросившего вызов ПОРП, герой мятежей 1968 г. Яцек Куронь. Он был одним из авторов стратегии профсоюза «Солидарность» (1980). С введением военного положения 13 декабря 1981 г. был интернирован, в 1982-м арестован по обвинению в попытке изменения государственного строя. После победы «Солидарности» на выборах и ликвидации социализма в Польше был депутатом Сейма, министром труда и социальной политики. На президентских выборах 1995 выдвигалась его кандидатура.

Но вот под конец жизни Куронь стал критически оценивать результаты рыночных преобразований не только в Польше, но и в Восточной Европе в целом. В 2001 г. он заявил в одном из интервью: «Я хотел создать демократию, но не продумал, каким образом. И вот доказательство: я думал, что капитализм может реформировать сам себя, обеспечить, например самоуправление рабочих… Вот доказательство моей слепоты… Единственное, о чем я сожалею — это о своем участии в правительстве. Мое правительство помогло людям принять капитализм». В последней своей речи в апреле 2004 г. он обратился к альтерглобалистам, протестовавшим против Всемирного экономического форума в Варшаве, со словами: «Это вам, мои дорогие друзья, предстоит совершить то, на что не способны нынешние политические элиты: создать новое понимание общественного сотрудничества, внедрить идеалы свободы, равенства и социальной справедливости». За что, как говорится, боролись, на то и напоролись. И это горький урок для всех, кто всерьез поверил, будто Запад был озабочен судьбами демократии в Польше, Советском Союзе и других странах Варшавского Договора. С удивительным цинизмом организаторы психологической войны жонглировали такими терминами, как «свобода», «демократия», «равенство», прекрасно понимая, что речь идет совсем не о демократизации социализма, а о его ликвидации.

Александр Зиновьев заметил в одном из наших с ним интервью, что коммунизму историей был отмеряй слишком короткий срок, чтобы он доказал свои преимущества на деле. Большевики, полагаясь на великодержавную психологию русской нации, ошиблись, когда посчитали, что русский народ пойдет за ними из идейных соображений, и раз так, то ради идеи выдержит любые тяготы. А, выдержав все испытания, вместе с ними придет в запланированное ими светлое будущее. Может быть, так бы и произошло, если бы понятие о светлом будущем партократия КПСС не подменила ценностями общества потребления. Партократы, которые считали, подобно классическим бюрократам по Марксу, что государство — это их собственность, спланировали для себя совершенно иное будущее. Если рядового гражданина СССР на Западе впечатляли, прежде всего, витрины универмагов, то партократы стали засматриваться на виллы на Лазурном берегу и даже средневековые замки. При встречах со своими западными коллегами они всячески пытались доказать, как свиньи фермерам в романе Джорджа Оруэлла «Скотный двор», что они ничуть не хуже их, и вроде бы свои в доску. Маргарет Тэтчер похлопывала по плечу недоумка Горбачева и говорила: «С вами можно иметь дело!». А он таял от таких комплиментов и готов был за них сдать весь Советский Союз вместе с Варшавским Договором и еще добавить к этому «прогрессивные режимы» в Азии, Африке и Латинской Америке. Это все учитывалось в планах того проникновения в коммунистические структуры власти, о котором говорил Голдберг. Самым активным образом в этой операции по разложению коммунизма изнутри участвовали сионисты по обе стороны «железного занавеса». В Советском Союзе эту опасность, увы, понимали далеко не все.