Магия отступника - Робин Хобб

Я понял, что он имел в виду, говоря о потере «навсегда». Если строительство не прекратится, долина деревьев предков будет уничтожена. И ему не найдется дерева, когда умрет тело, а значит, не будет и второй жизни с Лисаной.

— Цена слишком высока, — возразил я.

— Верно, — согласился он. — Неважно, которая сторона ее заплатит — она слишком высока. Но с судьбой не поторгуешься. Только смерти смогут купить мир. Взвесь все, Невар. Недолгая резня, за которой последуют века мира, или долгие годы постепенного умирания вплоть до полного исчезновения народа и мудрости предков. Неужели тебе трудно выбрать? Наше нападение будет подобно хирургической операции, отсечению больной плоти, чтобы здоровая часть организма могла жить дальше. Вот что мы должны сделать.

И он отвернулся от меня. Он не столько затыкал мне рот, сколько не позволял себе слушать. Говорить дальше не имело смысла. Так что я молча наблюдал за его занятиями в тот день. Мой отец мог бы им гордиться. Он действовал разумно и без сожалений. И позволял себе выказывать лишь те чувства, которые могли быть полезны его делу.

Он воспользовался моими предложениями. Я видел, как он приводит свой замысел в исполнение. В тот же день он уже совещался с Семпайли, обращаясь к нему как к заместителю, а не кормильцу. Поначалу того смутили такие перемены, но не успели они обсудить войска, как он уже осмеливался высказывать свое мнение и давать советы. Он куда лучше знал воинов и еще до заката тихо предложил помочь с разделением их на тех, кто искренне стремится уничтожить захватчиков, и тех, кто просто надеется на славу и, возможно, добычу. Мальчик-солдат согласился, а затем поручил Семпайли отобрать дюжину человек для его личной охраны, основываясь исключительно на их умении обращаться с оружием, а не на клановой принадлежности. Также он прислушался к предложению, что разумнее будет обращаться с солдатами как с охотничьими отрядами, а не строевыми войсками. Я изрядно в этом сомневался, поскольку такой подход приведет к появлению множества лидеров вместо командной цепочки, но мальчик-солдат не стал советоваться со мной, а я больше не желал делиться с ним размышлениями. Может, он и предатель, но я не собирался таковым становиться.

Когда он хотел получить от меня какие-то сведения, я отказывал ему, хотя смысла в этом не было. Мне никак не удавалось удерживать воздвигнутые против него стены. Он не мог поглотить меня, но вторгался в мою память, когда хотел, за сведениями, знаниями или военной тактикой. Мне, в свою очередь, удалось кое-что узнать о его силах. Они не особенно впечатляли, но я знал, что их нельзя сбрасывать со счетов. Они будут сражаться не так, как гернийцы или жители равнин. Со временем предложения Семпайли начали приносить плоды. Утомительно было выслушивать отчеты многочисленных командиров, но мальчик-солдат терпеливо это сносил. Он начал устраивать между ними небольшие состязания, чтобы развивать выносливость, хитрость или меткость.

Я с удивлением выяснил, что у него есть небольшой верховой отряд. Я видел лошадей, которыми воспользовалась Дэйси в ночь, когда свергла Кинроува. Теперь мои подозрения подтвердились. Это были кони каваллы, частью выторгованные, но в основном краденые. Многие животные оказались старыми, и все — не в лучшем состоянии. Сбруя обтрепалась и зачастую была плохо починена. Спеки не имели обыкновения держать лошадей, да и корма в лесу оказалось мало, тем более зимой. Мальчик-солдат лично следил за тем, как за ними ухаживают. Именно так я, к своему удивлению, обнаружил среди них Утеса. Видимо, в тот день, когда я отпустил его в лесу, он не нашел дороги домой. Огромный конь сразу же узнал меня и подошел за лаской. Я был рад, что мальчик-солдат не отказал ему, распоряжаясь о том, чтобы всех лошадей перегнали на прибрежные луга, где они смогут пастись, а не искать, что бы такого можно было съесть. Когда мальчик-солдат заявил, что забирает Утеса себе, его нынешний владелец возражать не стал. Я подозревал, что немногим спекам понравилось ездить верхом: густой лес с крутыми холмами не способствует воспитанию всадников. Мальчик-солдат хотел начать тренировки для кавалерии, но возле дома Лисаны не нашлось необходимого открытого пространства. Отыскать подходящие пастбища и то было непросто: на солончаках росла трава, но далеко не лучшая. Нехотя мальчик-солдат отказался от замысла создать верховой отряд, способный наносить быстрые удары.

Как я и предлагал, он выказывал особое внимание к воинам из клана Оликеи, находил время встретиться с каждым и осведомиться, кто из его родных и близких ответил на призыв Кинроува. Конечно же, все они кого-то потеряли. Мальчик-солдат разделял с ними боль и со всей искренностью повторял, что единственный способ вернуть их любимых — сделать все возможное, чтобы прогнать захватчиков. Он побуждал их вербовать своих родичей, братьев и дядей, чтобы вместе одержать победу и в мире и радости воссоединиться с потерянными близкими. Он сплачивал войска речами об обидах, нанесенных захватчиками, и обещал восстановить справедливость. Снова и снова он напоминал им, что если они будут хорошо сражаться в предстоящей битве, что смогут прогнать гернийцев, спасти деревья предков и положить конец танцу Кинроува. Каждый из них станет тогда героем для своего народа. Ему удалось пробудить в войсках личную заинтересованность в войне с гернийцами. Количество солдат из клана Оликеи удвоилось, а затем и утроилось меньше чем за неделю.

Подобные изменения не ускользнули от внимания Джодоли.

— Как мне его успокоить? — спросил у меня мальчик-солдат как-то ночью, когда все в доме уже спали.

Я пытался не прислушиваться к его словам, но временами, когда мы оставались наедине в его разуме, я чувствовал себя пленным, которого допрашивают с пристрастием. Я не мог сбежать, а если отказывался отвечать, он начинал копаться в моих воспоминаниях. В основном он сосредотачивался на наставлениях отца. Это причиняло мне особенные страдания — получалось, что я предаю не только свой народ, но и отца, используя его тяжко заработанные знания для борьбы с Гернией.

— Как мне привлечь Джодоли на свою сторону? — снова спросил он.

Оликея спала рядом со мной, тяжелая и горячая. Скорбь совсем измучила ее. Она заворочалась, по-детски всхлипнула во сне и затихла. От нее пахло слезами. Мальчик-солдат тяжело вздохнул.

— Мне не нравится поступать так с тобой.

Он зашарил по нашему общему прошлому, пытаясь отыскать подходящий совет. Я сдался.

— У тебя есть две возможности, — сообщил я ему. — Либо сделай свое дело вашим общим, либо дай ему понять, что разделяешь его заботы. И то и другое сработает, если ты справишься с задачей.

Я чувствовал, как он обдумывает мои слова и в его сознании начинает сплетаться замысел. Он почти улыбался.

— А если я справлюсь с задачей, то сумею ли привлечь таким же образом и тебя?

— Я никогда не предам свой народ, — решительно возразил я.

— Возможно, мне нужно лишь показать тебе, какой народ ты на самом деле можешь считать своим, — снисходительно отозвался он. — Возможно, если я буду думать достаточно долго и подробно, то заставлю тебя вспомнить, что гернийцы сделали с тобой. Как твоя невеста смеялась над тобой, а отец от тебя отказался. Как никто не позволял тебе служить своему королю. Как твой собственный народ решил не просто повесить тебя, но сперва избить, пока ты не превратишься в содрогающийся кусок кровавого мяса. А потом я напомню, кто приютил и накормил тебя и заботился о тебе. Я могу спросить у тебя, какая женщина увидела в тебе мужчину, какой народ уважал тебя и магию, которую ты вмещаешь. Я могу спросить…