Секретные бункеры Кенигсберга - Андрей Пржездомский

«Проведенные работы показали, что на проверенных участках ценностей нет. Объект очень насыщен взрывоопасными предметами, которые периодически вывозились вплоть до 1981 года. Считаем заявления граждан о возможном захоронении на объекте проверенными, поисковую работу законченной, а материалы передаем в Комиссию на закрытие».

Это означало, что на территории бывшего имения гаулейтера Эриха Коха не удалось обнаружить ровным счетом ничего. Ничего, несмотря на то, что экспедицией была проведена большая работа. Какая?

Прежде чем приступить к поисковым работам в бывшем Гросс Фридрихсберге, Елена Евгеньевна Стороженко, назначенная начальником экспедиции в 1974 году, внимательно изучила все заявления, поступившие ранее, и материалы предшествующих поисков. Картина оказалась достаточно противоречивой.

Особый интерес представляли сведения, полученные от иностранных граждан, бывших жителей Кёнигсберга, которые имели какое-либо отношение к событиям, происходившим в имении Коха.

В начале семидесятых годов гражданин ГДР Вернер Граам, проживавший до 1945 года в Кёнигсберге, сообщил, что в связи с публикацией в газете «Фрайе Вельт» статьи о Янтарной комнате вспомнил один эпизод периода войны. Будучи пятнадцатилетним юношей, он обучался слесарному делу у владельца мастерской на Кайзерштрассе Иоганна Альберта, который, являясь старейшим членом НСДАП, был хорошо знаком с гаулейтером. Во всяком случае, Кох не раз присылал за ним машину и приглашал на товарищеский ужин «старых бойцов» в кёнигсбергскую пивную «Альтер Хирш» на улице Альтштедтише Лаштассе, где 1 марта 1925 года состоялось учредительное собрание первой ячейки гитлеровской партии. Однажды Альберт пригласил парня совершить загородную прогулку на автомобиле. Вернер помнит, что они ехали мимо католической кирхи Святого Адальберта, через Йудиттен, пересекли окружную дорогу и вскоре оказались за городом. Здесь Иоганн Альберт остановил машину и, указав на высокую каменную стену, сказал юноше, что за оградой располагается резиденция гаулейтера. Вернер обратил внимание на шум моторов, рокот каких-то механизмов, увидел небольшую группу военнопленных, перетаскивающих металлические конструкции непонятного назначения. На каждом шагу попадались солдаты в эсэсовской форме, пару раз сотрудники полевой жандармерии проверяли у Альберта и Граама документы. Какие работы проводились в районе Гросс Фридрихсберга, Рудольф Граам так и не узнал, но, прочитав в «Фрайе Вельт» о поисках Янтарной комнаты, решил поделиться своими воспоминаниями.

С Граамом состоялось несколько бесед. Он достаточно подробно описывал тот памятный день, когда оказался вместе с Альбертом в непосредственной близости от имения гаулейтера. Вернер вспоминал разные несущественные детали: во что был одет Иоганн Альберт, какого цвета был тент на автомобиле, какая погода стояла в тот день. Но все это, естественно, не помогало поискам, так как не позволяло точно определить смысл увиденного Граамом. Впрочем, один раз немец упомянул важнейшую деталь разговора с Альбертом. Когда они уже садились в автомобиль, Иоганн Альберт, раздосадованный назойливым вниманием военной полиции, процедил сквозь зубы что-то вроде: «Ну да, эти тыловые крысы до смерти рады, что их поставили на охрану подземной виллы Эриха, вместо того, чтобы на фронте проливать кровь за фюрера». Что подразумевал близкий друг Коха, упоминая «подземную виллу», Граам объяснить, конечно, не мог, так как не придал никакого значения словам Альберта. Трудно сказать что-либо определенное, опираясь лишь на эту случайно оброненную фразу. Во всяком случае, вполне можно предположить, что Альберт с досады на жандармов проговорился о чрезвычайно важном секрете своего партийного патрона. Да, собственно говоря, «старый боец» НСДАП вряд ли принимал пятнадцатилетнего Граама всерьез, и фраза предназначалась совсем не ему, а вырвалась просто как проявление крайнего недовольства и раздражения.

Не менее интересным было заявление жительницы польского города Познань Стефании Рогатской, которая сразу после немецкой оккупации Польши в 1939 году в течение нескольких лет проработала служанкой в доме Коха. Она рассказала, что в 1944 году супруга Коха неожиданно сообщила ей о предстоящем отъезде в центральную Германию, так как фронт с каждым днем приближался к Восточной Пруссии. Рогатская должна была поехать вместе с женой Коха. Накануне отъезда та распорядилась, чтобы Стефания сходила в примыкающий к «паласту»[222](так они звали дом Коха) бункер и принесла из первой комнаты чемоданы с ручными часами. Стефания спустилась в подземелье, взяла два тяжеленных кожаных саквояжа из груды разных вещей и собралась было подниматься наверх. Но в этот момент она обратила внимание на свет, проникающий через неприкрытую дверь из четвертой комнаты. Оттуда раздавался знакомый приглушенный голос. Стефания подумала, что там находится личный шофер гаулейтера — Корнблюм, крепкий блондин с громадными кулачищами, который всегда подтрунивал над ней, но относился в целом доброжелательно. Рассчитывая попросить Корнблюма донести тяжелые чемоданы, она вошла в комнату. То, что она увидела, было настолько неожиданным, что Стефания не смогла сдержать возгласа удивления.

Из «Справки о беседе сотрудника милиции г. Познань

со Стефанией Рогатской». Январь 1972 года

«…Открыв дверь в четвертую комнату, Рогатская увидела четыре деревянных сундука, стоящих напротив входа, и на них еще четыре таких же. Посередине комнаты была выкопана яма, из которой торчала коричневая переливающаяся глыба, достигающая потолка. Рядом стоял Кох с лакеем Корнблюмом…

Увидев Рогатскую, Кох рассердился и прогнал ее. За неделю до этого Рогатская заходила в эту комнату, и там ничего не было… Она уехала с женой Коха, сам же Кох остался якобы проследить, чтобы дом взорвали…»

В беседах, которые проводили по нашей просьбе польские коллеги, Стефания подробно рассказывала о том фантасмагорическом видении, которое наблюдала в подвале «паласта». Особенно ее поразили громадные размеры переливающейся каменной глыбы, а также то, что Корнблюм стоял с наполненным водой ведром в руках. Весь пол вокруг ямы был мокрый, а сама глыба прямо-таки лоснилась от влаги. Поэтому Стефания поняла, что шофер поливал глыбу из ведра. Нелепее картины трудно было себе представить. Она не успела даже открыть рот, чтобы извиниться, как Кох грозно рявкнул: «Вон отсюда!» Лицо его побагровело от злобы. Стефания никогда не видела хозяина таким рассерженным и поспешила ретироваться. Спрашивать о происшедшем Стефания, конечно, не стала, только заметила, что Корнблюм на следующий день как-то очень пристально на нее посмотрел, будто испытывал, обратила ли она внимание на необычность вчерашней сцены.

Скоро вихрь событий захватил Рогатскую, и она, находящаяся в самом пекле гибнущего мира, ни разу и не вспомнила о бомбоубежище, лоснящейся глыбе, деревянных сундуках. Весной сорок пятого на косе Хела ей удалось бежать от своих хозяев. Многократно рискуя жизнью, она вернулась на свою опустошенную родину. Услышав о показаниях, которые давал Кох, отбывавший пожизненное заключение в польской тюрьме, Стефания вспомнила о событиях последних месяцев войны и попросила передать эту информацию в Советский Союз.