Вилла загадок - Дэвид Хьюсон

– Бруно... – прохрипел он, захлебываясь кровью. Сгустившаяся перед глазами темнота быстро краснела.

* * *

Люди в форме окружали стоявших возле стены Буччи и трех его подручных. У Буччи на лице было написано выражение, хорошо известное Фальконе и Перони. "Можете спрашивать, спрашивать и спрашивать, но я все равно ничего не скажу", – говорило оно.

– Вы имеете представление о том, что они здесь делали? – спросил у сержанта Фальконе.

Джанни Перони сразу признал в Буччи главного. Подойдя к нему вплотную, он уставился ему в лицо – одна бычья шея против другой.

– Нет, – ответил сержант. – Когда мы их остановили, они куда-то шли. По-моему, они заметили нас первыми.

– Мне некогда тратить на тебя время, сынок, – сказал Фальконе. – Где-то здесь находится мой человек, и, если он умрет, я обещаю, что твоя жизнь не будет стоить и гроша. Это связано со старыми делишками Нери. Будешь за него цепляться – утонешь вместе с ним. Понятно?

Посмотрев на остальных бандитов, Буччи засмеялся.

– Вы слышали? И куда только катится этот город? Приличный итальянец не может пройти по улице без того, чтобы какой-то гребаный урод не пялился ему в лицо!

– Урод? – переспросил Джанни Перони. – Ты назвал меня уродом? Еще никто не называл меня уродом. Я считаю это оскорблением.

Буччи засмеялся тем гнусным смехом, который хорошо известен всем полицейским.

– Ага. Урод. Страшный, как...

Это произошло так быстро, что даже Фальконе не успел среагировать. Перони резко боднул головой, нацеливая удар прямо в переносицу Буччи. Бандит отшатнулся к стене, кровь и сопли текли у него по лицу, он отчаянно хватал ртом воздух. Затем Перони ударил его снова, дважды двинув по животу, повалил на землю и наградил серией пинков. Буччи корчился от боли, крича и истекая кровью, и тогда Перони схватил за плечи стоявшего рядом с ним тощего типа лет тридцати, с глазами большими, как блюдца, встряхнул как следует и отвел руку, готовясь к удару.

– Там дальше по дороге, в одной гребаной пещере! Только не бей меня, мужик. Пожалуйста! – взмолился мерзавец.

Не дожидаясь остальных, Джанни Перони бросился вперед. Темного вонючего входа он достиг первым и через считанные секунды увидел уходящие в лабиринт тусклые желтые огни.

* * *

Мики Нери отчаянно скулил. Он уже описался, горячая жидкость жгла ему ноги, словно кислота.

– Не делайте этого, мистер. П-п-пожалуйста.

Не в силах отвести взгляд от мертвых глаз смотревшей на них маски, Уоллис медленно подходил к нему с ножом.

– А придется, – пробормотал Уоллис, обходя сзади стул, к которому был привязан пленник. Он зажал в кулаке прядь его волос, откинул назад голову Мики и занес серебристое лезвие над его бледным горлом.

* * *

Спрятавшись в темном углу, они молча наблюдают за происходящим, в голове Ника два отрезка времени вновь сливаются в одно целое. Он видит перед собой не бога, а человека, ярко освещенного единственной лампочкой, безжалостно и решительно склонившегося над плачущей фигурой.

– Не подведи меня, Ник, – говорит Миранда. – Не забывай, кто ты. Не заставляй меня снова становиться немым свидетелем.

Сжав его руку, она что-то ему передает. Его пальцы ощущают холодный металл старого, хорошо знакомого оружия.

* * *

Сильная черная рука поднимается вверх.

Из темноты выступает какая-то фигура. Верджил Уоллис в удивлении застывает на месте. С его губ слетает чье-то имя и повисает в воздухе. Опустив взгляд, он кивает на стол.

– Можешь забрать свои деньги, – говорит американец, пристально глядя на ее чересчур светлые волосы и сверкающие глаза. – Ты выполнила свое обещание.

Ее лицо ослепительно сияет на фоне развешанных везде фотографий. Она дрожит, трясется, не в силах сдвинуться с места, боится и не боится.

– Возьми их, – махнув лезвием в ее сторону, говорит Уоллис.

Она не двигается. Страх и решимость.

– Я знаю, – произносит она.

Пораженный, он медлит. Ее золотистые волосы дрожат. В глазах стоят слезы, запинаясь, она говорит:

– Я видела, я знаю, у меня не хватало смелости сказать.

Он смотрит на лежащую на столе мертвую маску и смеется, думая о том, что, может, стоит ее примерить.

– Одним больше, одним меньше, – смеется он, жадно глядя на блестящие волосы. – А потом...

Нож поднимается вверх, затем опускается. На белой сияющей коже появляется красная линия.

"Ты хорошо умеешь смотреть, девочка..." – хочет сказать он и не может произнести ни слова. Уоллис смотрит ей за спину, где темноту вдруг разрывают гром и молния.

Глядя на темную фигуру, он пытается зарычать, найти в себе бога. Но кровь подступает к самому горлу, и он падает. В дыму и пороховой гари сознание Ника тоже начинает меркнуть. Его голова кружится, ноги слабеют.

Его зрение гаснет, оставляя лишь одно, последнее воспоминание.

Она склоняется над убитым, раскрывает его окровавленные губы, которые все еще силятся произнести какое-то слово. В ее пальцах мелькает монета, которая затем исчезает.

* * *

Еще одна комната, поменьше. Темноту разрывает круг тусклого света. Ее голос звучит спокойно, даже равнодушно.

– Милый Ник, милый Ник. Ты спасаешь себя. Ты спасаешь меня.

– Нет, – говорит он и слышит, как гремит его голос, разносящийся по этому прорубленному в скале запутанному лабиринту, похожему на кишечник.

Он сидит в кресле, Миранда склонилась над ним и сжимает его щеки. Ее лицо заполняет пространство, кажется, что, кроме него, в мире больше ничего нет.

– Иногда нужно кормить хищника. Это единственный способ удержать его в клетке.

Руки его не слушаются, но ему все-таки удается дотянуться до ее плеча и стянуть вниз футболку.

– Тебе нужно было взглянуть на это раньше, мальчик, а еще называешь себя полицейским, – слышит он насмешливый старческий голос.

Глубоко впечатанная в тело, на него победно смотрит усмехающаяся темно-синяя голова со множеством косичек. Его губы приникают к заклейменной коже, пытаясь поглотить звучащий в ушах утробный голос. Он впивается зубами в ее плоть, кусает, лижет, сосет, вытягивая отвратительный синий яд, вбирая его в себя.

Голоса звучат в коридоре, голоса звучат в его голове. Хватая ртом воздух, он знает: это только начало. Наркотик действует, захватывая в его безграничном воображении все большее пространство.

И тут, словно сигнал из другой, нормальной жизни, по лабиринту эхом разносится знакомый голос: